Чтобы отметить для себя начало эпохи, мы обычно ищем значительное событие из числа тех, каковые именуем эпохальными. Однако ранее и очевиднее, чем в событиях, изменения часто проявляют себя в людях. Все как будто бы на прежних местах, в тех же формах, но приходит новый человек, пусть, подобно первой ласточке, еще не делающий весны и все-таки безусловно обещающий, какой будет следующая эпоха. Таким человеком будущего явился для средневековой Европы Петр Абеляр (1079–1142).

Может быть сегодня он известен более всего как герой собственной книги, рассказывающей о первой великой любви – о любви Элоизы и Абеляра. О ней – "История моих бедствий".

Книга личная, исповедальная, какой Средневековье не знало со времен Августина и Боэция. А Можно сказать и еще решительнее: какой Средневековье не знало вообще, поскольку это уже не исповедь, а история личности, автобиография, где свое понимание Бога и философии становится поводом рассказать о своих отношениях с людьми и об их отношении к тому, кто позволил себе зайти слишком далеко, влекомый искушением разума и сердца. Это было смело само по себе, но уже вовсе дерзким было то, что свой опыт, свою человеческую сущность Абеляр дерзнул сделать основанием философского убеждения. В век, когда было общепринятым ссылаться на авторитет и искать свидетельства своей правоты в текстах Священного Писания или Отцов Церкви, Абеляр заговорил от собственного имени, полагаясь на свое мнение.

Петр Абеляр происходил из рыцарского рода на севере Франции. Его родовой замок находился на границе Бретани. Способный от природы мальчик быстро осваивал школьную премудрость, жаждая все новых знаний, в поисках которых он переходит из школы в школу, от одного учителя к другому. "В “Истории моих бедствий” Абеляр определяет свое положение по отношению к низшему дворянству тем, что он одновременно указывает и на свое интеллектуальное образование, и на свои способности к воинскому делу: “littera et arma”. Правда, “воинская слава” (“pompa militaris gloriae”) приносится у него в жертву “науке” (“studium litterarum”): “Ты навсегда станешь магистром” (“Tu eris magister in aeternum”). Однако затем Абеляр описывает свое интеллектуальное становление, прибегая к военному лексикону.

Диалектика и логика – это арсенал, аргументы – оружие, диспуты – битвы. Сама Минерва, ради которой он покинул Марса, – это вооруженная воинственная богиня. Как юный рыцарь, он вверяет себя старому учителю..." . Его имени он не называет в своей книге. А оно было очень известным - Росцелин. Один из тех, кто начал знаменитую интеллектуальную распрю, позже получившую название спора между реалистами и номиналистами.

Предмет разногласия был самым серьезным и своими истоками уходил в Античность, к ее последнему непосредственному продолжателю – Боэцию. Именно он еще в VI в. определил проблему познания в том виде, как она предстояла средневековому человеку, ощущающему земное и человеческое лишь случайным отблеском (акциденцией ) какой-то идеальной сущности (субстанции ). Поскольку Бог – Творец этого мира, то ему принадлежит и весь план творения и первообразы всех вещей – универсалии. Универсалии обеспечивают родовое и видовое разнообразие мира. Но как они присутствуют в нем? Что реально – многообразие цветущих разнопородных деревьев или универсальный образ дерева в сознании Бога, по которому, как по модели, воспроизводится все многообразие отдельных деревьев? Можно ли сказать, что в каждой вещи белого цвета непосредственно присутствует и воплощает себя субстанция белизны?

Ко времени Абеляра наиболее устойчивой была традиция негативного ответа: сколь бы ни казались реальными человеческому здравому смыслу и чувственному опыту окружающие его вещи, на самом деле их реальность мнима и обманчива. Реальны же только универсалии, существующие в уме Бога. Тех, кто держались этой позиции в схоластическом споре, впоследствии назовут реалистами, т.е. теми, кто признавал непосредственную реальность универсалий.

Это было их основным пунктом расхождения с номиналистами, которые признавали реальными единичные вещи земного мира, а универсалии полагали существующими только в качестве их отражений, закрепленных к тому же не в Божественном сознании, а в человеческом языке, в именах вещей. Латинское множественное число от слова "имя" – nomina дало название этому направлению мысли – номинализм.

Для средневекового сознания было свойственно ощущать непосредственное присутствие обозначаемой вещи в обозначающем ее слове. В последующие века это доверие к слову теряется, а при взгляде назад будут то сожалеть об утраченном поэтическом переживании мира, то с рационалистическим высокомерием поглядывать сверху вниз на доверчивых предков, как это делает в XIX в. немецкий исследователь Данте и его времени.

"...Недуг средневекового способа мышления: чрезмерно высокая оценка слова. Что слова, в конце концов, представляют собой лишь условные знаки, подобные бумажным деньгам, никогда не говорящие ничего и очень часто говорящие слишком много, никогда не соответствующие тем мыслям, которые они должны выражать, и предметам, которые они должны обозначать, – это никогда не приходило в голову средневековым людям. Они даже воображали, что имеется существенная связь между словами и предметами, а не фонетическая и психологическая только, как на самом деле. В "Новой жизни" Данте говорит: "Слово “любовь” звучит так сладко, что мне кажется невероятным, чтобы она в своих проявлениях была какою-либо иною, а не сладкою, согласно изречению “Nomina sunt consequentia rerum” (“Наименования суть следствия вещей”) <...> Следующее сравнение может еще легче выразить общую ошибку средневековой науки и мысли. Представьте себе, что все предметы разделены в известном порядке, а слова, их обозначающие, написаны на бумажках, приколотых к ним булавками. В Средние века твердо верили, что если переменить наименования, иначе говоря, переставить на другое место бумажки с написанным на них словом, – тотчас же и сама вещь переменит также свое место" .

Ошибалась ли средневековая мысль в своей лингвистической доверчивости или, напротив, научно мыслящий XIX в. лишал себя поэтического прозревания предметного мира в слове? Это вопрос, открытый для спора. Ясно одно: отношение человека к слову, а слова к означаемому предмету – одна из важных черт, определяющих склад мышления в целом.

Так что и вторая точка зрения в философском споре - номинализм – имела основание в самой природе средневекового сознания. Однако она была высказана позже и сразу же возбудила богословские опасения тем, что настаивала на реальности вещного, земного, отдавая на произвол человеческого языка Божественные универсалии. Росцелин был осужден на церковном соборе в 1092 г.

Вероятно, около этого времени его учеником становится Абеляр. Теория учителя, судя по всему, не слишком убедила его, поскольку много позднее он охарактеризует ее как безумную. Но и противоположной точки зрения он не принял, хотя по прибытии для дальнейшей учебы в Париж имел возможность услышать ее из уст крупнейших авторитетов: Гильома из Шампо и его учителя (в свою очередь ученика основоположника схоластики – Ансельма Кентерберийского) Ансельма Ланского. Юноша не скрыл своего мнения, дерзнул отстаивать его, что и послужило началом как его славы, так и его бедствий.

В уже сложившемся споре, где мнения сторон разделились, Абеляр занял третью позицию, название которой – концептуализм. Как и два других понятия, оно возникло много позже начала спора, в XV в., и подобно им образовано от ключевого для данной философской позиции латинского термина: conceptus – мысль, понятие.

Дело в том, что само мышление Абеляр включил в процесс установления истины и в ее определение.

Он не отрицает Божественную сущность истины, как и возможность ее интуитивного постижения через откровение. Откровение – это способ непосредственного знания, подобный чуду, которое Господь творит в ответ на молитву, на интуитивный порыв к нему духа, побуждаемого более верой, чем разумом. Соглашаясь в этом с реалистами, Абеляр не считает такой способ приближения к истине наиболее доступным и свойственным человеку, ибо разум, хотя и опирающийся на веру, совершает основную работу мысли.

При этом Абеляр отнюдь не легковерен. Он помнит мудрость древних: "ошибаться свойственно человеку" ("errare humanum est"), и может быть поэтому считает безумцами номиналистов. Ведь если свести универсалии к именам, то это означает либо отказать им в истинности, либо излишне полагаться на безусловную авторитетность человеческого мнения, закрепленного в языке. Абеляр ценит мнение как усилие мысли, по никакое мнение он не согласен принять в качестве безусловного авторитета. Ошибаться свойственно человеку, и не нужно казнить его за ошибки, но не нужно делать вид, будто человек их никогда не допускает. Ошибаются все, поскольку все – люди. Даже высшие авторитеты, даже отцы церкви: "...известно, что даже сами пророки и апостолы нс были совсем чужды ошибок..."

Это уже дерзость, граничащая с ересью. Ее доказательству Абеляр посвящает целую книгу "Да и Нет". Он просто собрал и прокомментировал авторитетные суждения по разным поводам, показав их противоречивость. Люди расходятся во мнениях. Расхождение начинается со слов, которые они употребляют различно, но и это не страшно, не нужно только закрывать на это глаза: "Если же мы сможем доказать, что одни и те же слова употребляются различными авторами в различных значениях, то мы легко отыщем решение многих противоречий" .

"Да и Нет" – достаточно раннее произведение. В большинстве случаев точных дат мы не знаем, тем более что к основным сочинениям Абеляр возвращался неоднократно, правя и перерабатывая текст. Самостоятельное преподавание и творчество начинается для него в 1110-х гг. "Предполагают, что в 1113 г. он написал “Введение в теологию”, а в 1114 – “Логику для начинающих”. Многие ученые считают, что с этого момента началось новое качество школьного образования, они видят его в появлении фигуры философа-геолога, философа, сделавшего веру предметом философии..."

Он сам рассказывает в "Истории моих бедствий", как занятия диалектикой (а после Абеляра она окончательно выходит за пределы школьного комментирования Аристотеля и принимает форму средневековой логики) вызвали у него искушение применить законы разума к вопросам богословия. В результате то, что было теологией, т.е. словом о Боге (исходя из греческого значения этого понятия, ср. с его русской калькой бого-словие), стало тео-логикой, т.е. исследованием Божественных истин с применением законов мышления.

Это позже и назовут концептуализмом Абеляра: естественное оправдание разума, ошибающегося, но способного исправлять собственные ошибки, сопоставляя мнения с реальностью вещей, доступных его наблюдению и изучению. Абеляр не отказывал универсалиям в Божественной истинности их происхождения, но объявлял доступным человеку "обнаружить свойства любой универсалии через особенное <...> соответствуют ли они только словам или также и вещам" ("Диалектика") .

Не имевший формального права начать чтение собственных лекций и, таким образом, основать школу, Абеляр делает это на свой страх и риск, неизменно привлекая сотни учеников со всей Европы. Он явился основоположником формально независимого от церкви образования, однако это не помешало тому, что среди его учеников был один будущий папа римский, 18 кардиналов, десятки епископов и одновременно прославленные еретики, среди которых - первым бросивший вызов Риму, обвинивший церковь в стяжательстве и роскоши, а за это проклятый Римом и казненный – Арнольд Брешианский (1100–1155).

Сам Абеляр доставил много беспокойства церкви и немало претерпел гонений от ее ортодоксальных служителей. Итог его разногласий с нею верно подвел самый усердный и влиятельный его преследователь – Бернард Клервоский (о нем см. "В контексте средневековой культуры", раздел "Собор, или Вертикаль духа"): "Петр Абеляр, пытаясь уничтожить заслугу христианской веры, полагает, возможным при помощи человеческого разума постигнуть все то, что есть Бог" . Так утверждал Бернард в одном из своих многочисленных посланий, которыми созывал защитников истинной веры на Собор в Сансе для осуждения Абеляра в 1140 г. Это будет последним и окончательным потрясением, рассказ о котором уже не войдет в "Историю моих бедствий", написанную пятью годами ранее.

Абеляр не скрывает, что за земные успехи, вскружившие ему голову, он заплатил немалыми муками. В 1118 г. 40-летний прославленный философ полюбил свою 18-летнюю ученицу Элоизу... О последовавших за этим событиях мы знаем из рассказа Абеляра; об их чувстве мы знаем также и из писем, которыми они обменялись спустя много лет.

У Элоизы должен появиться ребенок. Ее родные настаивают на браке, который и был заключен, несмотря на то, что он должен повредить карьере Абеляра. Однако и это не спасло его от жестокой мести родных Элоизы: ночью Абеляр подвергся разбойному нападению и был насильственно оскоплен. Теперь им предстоит расстаться, удалившись в монастырь, что и было исполнено каждым в 1119 г. Родившийся сын получил имя Астролябий.

Абеляр благосклонно принят в крупнейшем монастыре Сен-Дени, которому в этом столетии предстоит сыграть важную историческую роль: поставленный в 1122 г. его настоятелем Сугерий будет советником и сподвижником французских королей Людовиков VI и VII в деле объединения и усиления их домена Иль-де-Франс, ставшего основой будущей централизации всего государства. Абеляр, преследуемый церковью, также нередко находит поддержку и спасение у светских правителей. А гонения на него по сути лишь начинались.

Враги, которых Абеляр приобрел своей независимой позицией в школьные годы, не переставали роптать, обвиняя его в том, что, не имея на то формального права, он продолжает читать лекции; что, приняв монашество, он не оставил занятий светской философией... Наконец, в его теологических сочинениях отыскивали ересь. Это стало поводом вызвать его на собор в Суассонс в 1121 г. Тридцатью годами ранее именно здесь осудили Росцелина, и позже церковь здесь славилась особой непримиримостью к еретикам. Однако Абеляр с готовностью откликнулся. Он рассматривал суд над ним как возможность публичного выступления со своим мнением. Спор был его стихией.

Его ораторского дара страшились противники. Более умеренные или осторожные из числа членов собора полагали осуждение недостаточно подготовленным, предлагали отложить его. Они предупреждали, что даже осуждение Абеляра может лишь прибавить ему учеников и славы. Так и произошло, но сам Абеляр глубоко пережил унижение, каковому его подвергли, отказав в праве выступить, принудив прочесть символ веры и собственной рукой бросить в огонь по голословному обвинению признанный еретическим трактат о Троице. Автор же был приговорен к заточению в особо строгий монастырь. Несправедливость приговора была столь очевидной, что на его строгом исполнении не очень настаивали, и вскоре Абеляр возвращается в Сен-Дени.

Следуют месяцы, посвященные трудам и чтению. Однако Абеляра вновь подводит желание не отступать от своего мнения и устанавливать истину. Он подвергает сомнению некоторые факты относительно почитавшегося основателем монастыря Сен-Дени сп. Дионисия, чем оскорбляет братию, меняющую к нему отношение. С большим трудом он добивается после этого права покинуть монастырь и, не переходя ни в какой другой (что было бы оскорблением для Сен- Дени), основать собственную обитель. Так возникает Параклет, посвященный Абеляром Святому Духу и названный по одному из его прозваний, означающему – Утешитель.

Здесь он остается в 1122–1125 гг. Сюда начинают стекаться к нему ученики, которые, пренебрегая неудобствами (а среди них было немало людей из знатных семейств), строят хижины, обживают дикое место. Однако в каких-то 15 милях от Параклета в Клерво Бернард начинает борьбу за чистоту веры, и хотя в это время их личные отношения ничем не нарушаются, Абеляра не оставляет чувство грозящей опасности. Это было одной из причин, почему он принял избрание себя настоятелем монастыря в отдаленной, но родной для него Бретани.

Не много времени понадобилось, чтобы он понял свою ошибку. Если он надеялся прийти со своим уставом, то он просчитался. Невежество, распутство, воровство были неискоренимы, а его попытки привели лишь к тому, что монахи начали угрожать его жизни. Кончилось тем, что на рубеже 30-х гг. XII в. Абеляр бежит из Бретани. Какое-то время скрывается, наезжает в Параклет, который вскоре после своего отъезда он передал иод женский монастырь Элоизе. Их отношения возобновлены.

В эти годы он много пишет, и в том числе "Историю моих бедствий" (1135–1136). Книга попадает к Элоизе, и она откликается письмом. Абеляр отвечает, прося, требуя в заключение, "чтобы, подобно тому, как вы теперь мучаетесь из-за опасностей, угрожающих моему телу, так и тогда вы заботились бы о спасении моей души..." . Ее второе письмо исполнено такого чувства, не ослабевшего спустя годы, что оно на много веков вперед станет образцом любовной элегии. Элоиза пишет искренно, вдохновенно и невероятно смело, так, как она чувствует: "Бог свидетель, что я всю мою жизнь больше опасалась оскорбить тебя, нежели Бога, и больше стремлюсь угодить тебе, чем Ему". Абеляр в ответ меняет тон на рассудительно-дружеский, давая понять неуместность и невозможность для них возобновления того, что осталось в прошлом.

В это же время он переезжает в Париж, возобновляя свои лекции на холме святой Женевьевы, на том месте, где он их начинал впервые четверть века тому назад. Общее число тех, кто побывали его учениками, измеряется уже тысячами. Слава и значение его таковы, что Бернард Клервоский лично возглавляет подготовку нового осуждения.

Собор в Сансе летом 1141 г. получился в высшей степени представительным. Его почтили присутствием сам король – молодой Людовик VII, который через несколько лет возглавит вдохновленный Бернардом Клервоским второй крестовый поход, и граф Шампани. Бернард огласил 19 тезисов из сочинений Абеляра и предложил ему защитить их. Казалось бы, вот она возможность публичного диспута па уровне самом высоком, о чем Абеляр мечтал 20 лет назад в момент своего осуждения в Суассоне!..

Теперь же Абеляр отказался от выступления и покинул собор.

Можно лишь гадать – почему, что делают биографы вот уже восемь веков. Смалодушничал? Увидел предрешенность исхода при таком составе судей? Понял, что хитроумный Бернард готовит почву для того, чтобы вместо теологического спора устроить его изобличение в ереси, уже в своем вступительном слове поставив его имя рядом с именем Арнольда Брешианского (в частных же письмах постоянно приравнивая Абеляра к опаснейшим ересиархам: Арию, Пелагию, Несторию)?

Абеляр решил апеллировать прямо в Рим. Мог ли он не знать, что Иннокентий II – ученик Бернарда, выслушивающий его наставления и на папском престоле? Решение папской курии было предопределено и не заставило себя долго ждать: принудить Абеляра и Арнольда Брешианского к вечному молчанию. Вероятно, Абеляр, уже тяжело больной, так и не узнал об этом последнем ударе, постигшем его. Приговор от него скрыли. Более того, посредничеством друзей было достигнуто примирение с Бернардом, который удовлетворился победой и не требовал исполнения приговора.

В последнем своем прибежище, в Клюни, Абеляр пишет "Диалог между философом, иудеем и христианином". Только на бумаге может вестись равноправный обмен мнениями, не грозящий приговором и публичным унижением. В диалоге Абеляр сводит позиции разных философских систем не для того, чтобы нечто безусловно отвергнуть или осудить, но сопоставить и тем самым приблизиться к истине. Абеляр верен себе: концепт – его способ постижения универсалий, а он формируется в процессе обсуждения, высказывания мнений. Диалогична не только форма его последнего сочинения, но сам ход его мысли и характер его философии.

Три основных сочинения, над которыми Абеляр работал десятилетиями, представляют три сферы средневекового знания: "Теология", "Диалектика", "Этика". Первая обращала мысль человека к Богу; вторая учила его мыслить; третья – быть нравственной личностью. До Абеляра эти три сферы были тесно связаны, взаимонеобходимы. Он решительно ввел разум в основание веры. Он не менее решительно предоставил разуму право личного выбора, что потребовало от человека того, что Абеляр категоричным тезисом поставил в название одного из своих трактатов: "Познай самого себя". Сам Абеляр откликнулся на это требование автобиографической "Историей моих бедствий", позволяющей говорить о нем не только как о мыслителе, предсказавшем новое время, но и как о первом писателе еще не наступившей эпохи.

Абеляр стад первой легендой, первым мифом новой культуры: Абеляр и Элоиза. Она пережила его на 20 лет, и, как гласит предание, "когда умерла она и была принесена к гробнице, ее супруг, который скончался за много дней до нее, поднявши руки, принял ее и заключил в свои объятия".

"Новая Элоиза" назовет свой роман о естественной любви, противостоящей условности времени, Ж.-Ж. Руссо в XVIII в. Этот век, учившийся ценить свободу чувства и следовать природе, не мог пройти мимо той, первой любви. О ней вспомнят как об образце еще задолго до того, как Руссо провозгласит наступление сентиментализма. За полвека до "Новой Элоизы" великий английский поэт А. Поуп напишет "Послание Элоизы Абеляру", переводившееся на многие языки; на русский – В. А. Озеровым и В. А. Жуковским.

Элоиза и Абеляр – первый всплеск свободного чувства. Абеляр – первый взлет свободной мысли. Такими их запомнила просвещенная Европа, опередившими свой век и всегда напоминающими об опасностях, уготованных тому, кто хочет быть свободным. Рассматривая историю несвободы печатного слова в "Кратком повествовании о происхождении цензуры" (вставной текст в "Путешествии из Петербурга в Москву", глава "Торжок"), А. Н. Радищев напоминает в числе важнейших фактов: "Собор Сансский в 1140 г. (1141. – И. Ш.) осудил мнения Абелярдовы, а папа сочинения его велел сжечь..."

Эпоха Просвещения признала Абеляра своим и как человека чувства и как человека разума. Еще гораздо ранее Петрарка в собственной исповедальной прозе вдохновлялся Абеляром. Безусловно, Абеляр стоял у истоков новой светской культуры. Именно он вторгся с доводами разума и диалектики в священную область богословия. Новое знание формирует личность, преисполненную гордости силой своего ума, вплоть до тщеславия, так что норой не очень ясно, что радует больше – обретение истины или ощущение своей способности к ней приблизиться. И, наконец, рождение нового человека венчает любовь, которую он воспевает в поэзии. До нас не дошли стихи Абеляра, но он их слагал в куртуазной манере, так что он может почитаться одним из первых труверов па севере Франции.

И все-таки... В тексте автобиографической книги Абеляра множество цитат, изобличающих его ученость, память. Ему известны древние: Овидий, Сенека, Цицерон, Вергилий, – но ссылки на них скорее для блеска, а в деле установления истины важнее отцы церкви, даже если он и позволяет себе не всегда быть с ними одного мнения. Сам Абеляр возвращается в лоно богословия, хотя и с целью произвести его интеллектуальное обновление. При первом осуждении ему не дают высказаться, при втором он отказывается от слова, то ли разуверившись в возможности убедить своих оппонентов, то ли в последний момент не решившись сделать этот открытый шаг. Осуждение повергает его в бездну отчаяния, а мир, в котором он живет, еще не готов откликнуться чем- либо иным, кроме проклятия, всему грозящему новизной и слишком явными переменами.

Как будто все необходимые элементы для появления повой культуры налицо, а ее самой – нет. Элементы эти еще разрознены, не образуют целого даже в пределах самой яркой и смелой личности, смелость которой, однако, более всего видна в сфере мысли, дерзающей сомневаться, на свой страх и риск искать истину. Любовь для этой личности еще грех, хотя и прекрасный, а поэзия – проступок, отвлечение от серьезных занятий, хотя она и удовлетворяет авторское тщеславие.

Иначе будет у Данте, избравшего себе любовь поводырем на пути к истине, а поэзию – ее словом.

Круг понятий и проблем

Философский спор: реализм, номинализм, концептуализм; универсалия, акциденция, субстанция, откровение, мнение.

• Ренч Т. Культура questio : к вопросу об истории литературных форм средневековой философии // Культура интерпретации до начала Нового времени. М., 2009. С. 190.
История моих бедствий. С. 79.

Пётр Абеляр

Пётр Абеляр (1079-1142) - наиболее яркая фигура западноевропейской средневековой философии. Он интересен не только как философ. Весьма показательна сама его жизнь, большую часть которой он изложил в знаменитом сочинении “История моих бедствий “ (“Historia calamitatum mearum”, между 1132 и 1136 гг.). Это произведение - единственная автобиография средневекового философа.

Старший сын мелкого западно-французского рыцаря (его владения находились недалеко от Нанта), Абеляр отказался от своих наследственных прав в пользу младших братьев, т.к. с юных лет почувствовал неодолимую тягу к знанию, к философии. Первым учителем совсем юного Абеляра стал Росцелин. Затем молодой философ прибыл в Шартр (около 1095 г.), расположенный недалеко от Парижа, город в котором в ту пору уже более столетия процветал научный и философский центр. Братья Бернар и Теодорик (Тьерри) и ученик первого из них Жильбер де ля Порре усилили стремление молодого философа к овладению науками. Из Шартра Абеляр перебрался в Париж, который в ту эпоху становился интеллектуальным центром не только Франции, но и всей Западной Европы.

Здесь он стал слушателем епископской школы, которую тогда возглавлял Гильом из Шампо, пользовавшейся большой известностью. Но очень скоро слушатель стал оспаривать лектора, заставляя его видоизменять свою философскую позицию в направлении крайнего реализма. Дискуссии между ними, подрывавшие авторитет Гильома среди его учеников, привели к изгнанию молодого диалектика из этой школы. Но Абеляр вряд ли жалел об этом, - он открыл собственную школу в Мелене, где и началась его преподавательская деятельность. В дальнейшем его борьба с Гильомом продолжалась и в Париже. Затем Абеляр открыл новую школу на холме св. Женевьевы на окраине Парижа (в дальнейшем здесь возник Латинский квартал, университетский центр Парижа). В 1113 г. Абеляр снова стал студентом в школе города Лана (ведшего в те годы борьбу за своё самоуправление с местным феодалом). Школу эту возглавлял широкоизвестный в те годы богослов Ансельм Ланский. Именно в целях углубления своего богословского образования Абеляр и стал слушателем его школы. Но и здесь философ быстро разочаровался и вступил в напряжённые отношения с Ансельмом.

Перестав посещать лекции Ансельма, молодой диалектик ещё в той же школе показал её слушателям своё собственное умение - довольно критическое, и углублённое - толкование библейских текстов. В многочисленных тёмных местах и местах, вызывающих сомнение в их содержании, Ансельм умолкал, предоставляя слово авторитетам, “отцам церкви” (в сущности так поступали и другие богословы). Абеляр же делал попытки дать собственное толкование, а главное, не скрывал многочисленных противоречий и неувязок, которые имели место по различным вопросам не только в Библии, но и в произведениях “отцов церкви”.

По всей вероятности именно во время пребывания в богословской школе Лана у Абеляра родился замысел создания его труда “Да и Нет” (“Sie et Non”), составленного им позже и представляющего огромное количество цитат из произведений различных христианских авторитетов, дававших часто противоположные ответы на одни и те же богословские вопросы. Абеляр не считал возможным согласовывать такие ответы и выдвигал “сомнение” в их содержание, что приобретало в некоторых случаях убийственное значение для христианской доктрины.

Абеляр вернулся в Париж, где продолжил свою преподавательскую деятельность в качестве магистра “свободных искусств”. Его слав как весьма острого и искусного диалектика распространилась далеко за пределы Франции. Из различных концов Европы к нему стекались многочисленные ученики. Абеляр в эти годы находился на вершине своих преподавательских успехов.

Но к концу этого периода (к 1119 г.) произошло большое несчастье в личной жизни Абеляра. У него был знаменитый роман с Элоизой Фульбер, племянницей одного каноника, его ученицей, передовой и образованной девушкой той тёмной эпохи. Она стала его женой и родила ему сына, Астролябия, но в возрасте моложе двадцати лет была вынуждена уйти в монастырь после того как над её возлюбленным супругом было совершено (под руководством её дяди)изуверское и позорное надругательство. Сам Абеляр после этого тоже удалился в монастырь, но и здесь он продолжал свои лекции по философии. Их новые успехи возбудили большое недовольство и опасение со стороны руководителей других школ, ученики которых перебегали к Абеляру. В особенности была велика ненависть воинствующих церковников, во главе которых стояли два ученика и последователя Ансельма Ланского Альберик Рейнский и Лотульф Ломбардский, обвинявшие Абеляра в том, что он продолжает читать лекции по философии, не согласующиеся с его монашеским званием, а также лекции по богословию без соответствующего разрешения церковных властей. При поддержки Гильома из Шампо они добились созыва в 1121 г. в Суассоне церковного собора и привлекли здесь на свою сторону папского легата. На соборе развернулась борьба, в процессе которой Абеляра защищали епископ Шартра Годфруа и глава Шартрской школы Тьерри, в прошлом один из учителей Абеляра. Спор разгорелся главным образом вокруг его богословского трактата “О божественном единстве и троичности”. Видя, сколь опасен публичный спор с Абеляром, много раз демонстрировавшим остроту своей диалектики, устроители собора под влиянием наговору Альберика и Лотульфа, а главное, из опасения перед всё возраставшим влиянием Абеляра, в сущности, вынесли своё решение за его спиной. Обвиняемый был приглашён на собор лишь для того, чтобы по приговору бросить свою книгу в огонь и после этого отбыть в другой монастырь с весьма суровыми условиями жизни. Философ до конца дней тяжело переживал своё осуждение и сожжение своей книги собственной рукой.

Учащиеся городских нецерковных школ и магистры, узнавшие об обстоятельствах осуждения Абеляра на Суассонском соборе, начали открыто атаковать его противников и гонителей. Молельня Абеляра была окружена шалашами его слушателей, обрабатывавших его землю и снабжавших учителя всем необходимым. Значительную их часть составляли так называемые ваганты и голиарды - бродячие актёры-поэты и студенты, слагавшие антиклерикальные песенки, в которых нередко высмеивался сам папа римский. Всё это снова восстановило против Абеляра прежних его врагов из теократической партии и создало ему новых.

Абеляру пришлось бежать из злополучного монастыря. Он начал снова думать о возвращении к преподавательской деятельности в Париже. В это время он и написал свою автобиографию, явно предназначенную для многих его доброжелателей и учеников. “История моих бедствий” пронизана отнюдь не монашеским духом.

Учение Абеляра получало всё большее распространение, особенно после того, как он снова (в 1136 г. и позже) появился в Париже, возобновил здесь свою преподавательскую деятельность и имел огромный успех у слушателей. Абеляр написал “Диалектику”, “Ведение в теологию”, этическое произведение “Познай самого себя”. Как эти произведения, так и в особенности преподавательская Абеляра, его возраставшая популярность увеличили число его врагов среди церковников.

Проблема веры и разума - первостепенная проблема, основная в мировоззрении и деятельности Абеляра, именно её решение послужило главным основанием его конфликтов с ортодоксальными церковниками и его осуждения. Абеляровское же решение данной проблемы неотделимо от его позиции горячего и убеждённого сторонника диалектики (т.е. логики). Большего апологета диалектики, чем Абеляр, до тех пор ещё не знала средневековая западноевропейская философия. Древнегреческая философия, стержень которой Абеляр усматривал в диалектике, привлекала его больше христианской теологии. Конечно, Абеляр отнюдь не стремился к замене христианского вероучения философией. Как мыслитель своей эпохи он был убеждён, что первое и шире, и глубже второй. Но вместе с тем он был убеждён и в том, что античные философы ещё до появления христианства пришли ко многим его истинам. Они провозглашали правдивые учения, и у них нет никакой вины в том, что они не были ещё крещёны. Бог направлял их к истине по другому пути, который заслуживает самого внимательного изучения. Так осуществлял Абеляр апологию античной, “языческой” философии.

Самое ценное её достояние - диалектика, ибо “первым ключом мудрости является постоянное и частое вопрошание” (Пролог к “Да и Нет”). Можно свести абеляровское понимание диалектики к трём основным положениям: во-первых, сомнение, распространяемое и на священные авторитеты (но всё же не на само Писание); во-вторых максимальная самостоятельность философа-исследователя; в-третьих, его свободное и критическое отношение к теологической проблематике. В силу этих положений философский разум оказывается верховным судьёй и в сокровенной сфере священной таинственности. Абеляр был бессилен понять иллюзорность своих попыток устранить противоречия из христианского вероучения. Именно наличием их религия и отличается от философии. Отождествление теологии с философией, к чему он фактически стремился, - заведомо утопическое предприятие.

Хотя диалектика не может быть, согласно Абеляру, сведена к вопросу об универсалиях, всё же этот вопрос был у диалектиков всегда одним из важнейших. Универсалия представляет собой абсолютно реальную “вещь”, которая в качестве неизменной сущности присутствует во всех единичных вещах своего класса. Единичность же этих вещей объясняется наличием в них неких случайных внешних форм, индивидуализирующих содержащуюся в них тождественную субстанцию. Универсалия - не просто слово, имеющее только физическое звучание, но слово, обладающее определённым значением; универсалия слово, способное определять многие предметы, быть сказуемым по отношению к ним.

Историческая заслуга Абеляра в истории западноевропейской философии средневековья состоит в том, что он выделил сферу чувственного познания и возникают универсалии, общие понятия, выражаемые в словах, имеющих определённое значение, тот или иной смысл. В процессе познания вещей человеческий ум отвлекается от тех свойств, признаков вещи, которые настолько индивидуальны, что их невозможно “оторвать” от данной вещи. Минуя эти свойства, он как бы “собирает” те их свойства, которые объединяют данную вещь с другими вещами того же “статуса”. В этом и состоит процесс абстракции, отвлечения, образования универсалий.

Введение

Начало процессов профессионализации умственного труда и становления социального типа интеллектуала положено было в классический период европейского Средневековья.

Тема моего доклада - «Интеллектуалы. Петр Абеляр». Эта тема актуальна на сегодняшний день. Сама фигура интеллектуала, имеющего свою собственную историю, кажется мне весьма примечательной и значимой для истории западной мысли.

В своем исследовании я не буду останавливаться специально на содержании и формах средневековой науки и образования. В центре моего доклада лежат способы формирования нового социокультурного типа средневекового человека, организации интеллектуального труда в средневековом обществе, на какой социальный статус претендовали «люди знания», и какое место в обществе им отводилось.

Эта тема непосредственно связана со средневековым городом, изучение которого, - неотъемлемая составная часть современной медиевистики.

В 1924 году была выпущена работа «Абеляр»Федотов Г.П. Абеляр. - СПб., 1924. Г.П. Федотова. Он один из первых в отечественной историографии исследовал жизнь и научную деятельность главного представителя интеллектуалов - Петра Абеляра. В книге символически выделены три части: "Судьба", "Человек" и "Мыслитель". Но весь труд посвящен, и это можно утверждать без всяких оговорок, личности Абеляра. Федотов с глубоким пониманием и, несомненно, с сочувствием воспроизводит перипетии трагической судьбы своего героя, осуществляет тонкий историко-философский анализ его философских воззрений. Но, в конечном счете, и жизненный путь, и философское творчество Абеляра рассматриваются исследователем как выражение личности этого легендарного интеллектуала ХII века.

В книге Ж. Дюби «Европа в средние века»Дюби Ж. Европа в средние века. Пер. с фр. - Смоленск, 1994. рассказывается о том, как создавались произведения искусства: чем продиктована необходимость их создания, какие мысли и слова они рождали у современников. Книга Дюби также повествует и о мировоззрении людей, населявших прошлое, о том, как они понимали мир вокруг себя, об их отношении к жизни и смерти.

Следующая работа, на которую я использовала для раскрытия темы, - это «Средневековая культура и город в новой исторической науке»Ястребицкая А.Л. Средневековая культура и город в новой исторической науке. - М., 1995. А.Л. Ястребицкой. В книге пять очерков, посвященные разным аспектам изучения средневекового города и его истории. Четвертый и пятый очерки вводят в культурное пространство города, здесь рассматриваются особенности урбанизма в средние века, характеризуются основные компоненты средневековой и прежде всего городской культуры, некоторые аспекты истории повседневности.

В книге Ж. ле Гоффа "Интеллектуалы в средние века"Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. речь идет только об одном аспекте средневековой мысли, только об одном типе ученых. Он находит многообразие интеллектуалов и показывает темпераменты, характеры, различные интересы «нового типа человека».

В сборнике статей «История мировой культуры. Наследие Запада: Античность - Средневековье - Возрождение» находится раздел «Культура Средневековья и историк конца ХХ столетия» Гуревич А.Я. Культура средневековья и историк конца XX века // История мировой культуры. Наследие Запада: Античность - Средневековье - Возрождение. - М.: РГГУ, 1998. известного ученого-медиевиста А.Я. Гуревича. В этой статье на материале средневековой культуры излагаются некоторые важнейшие идеи современной исторической науки. Гуревич приводит свою точку зрения по поводу сочинения Абеляра «История моих бедствий», не соглашаясь отчасти с устоявшимися взглядами.

Содержательной является работа (а точнее записанный спецкурс) «Интеллектуалы и интеллектуальный труд в средневековом городе»Уваров П.Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. - М.: ИВИ РАН, 2000. отечественного медиевиста П.Ю. Уварова. Избранный жанр Уваров охарактеризовал «как историческую социологию». Историческую - потому что для понимания причин складывания категории интеллектуалов рассматриваются конкретно-исторические обстоятельства (регион, традиции, потребности общества, социально-политическая конъюнктура). Социологию - так как основное внимание уделяется возникновению и развитию определенного социального института, его роли в общественной структуре; выявляются механизмы функционирования специфической среды.

Л.М. Баткин в работе «Европейский человек наедине с собой»Баткин Л.М. Европейский человек наедине с собой. - М.: РГГУ, 2000. исследует исторический источник «История моих бедствий», где сравнивает его с автобиографией Петрарки.

Цель исследования: определить факторы формирования нового социального слоя, его состав и статус, который интеллектуалы занимали в обществе; показать жизнь яркого представителя интеллектуальной группы Петра Абеляра.

Чтобы достичь этой цели, я использовала исторические источники. Самым главным является так называемая автобиография Петра Абеляра «История моих бедствий»Абеляр П. История моих бедствий / Под ред. Сидоровой Н.А. - М., 1959.Эл.ресурс: http://lib.ru/HRISTIAN/ABELAR/abelar.txt, где он рассказывает о своей жизни, полной нападок, зависти и гонений. Но также есть место и любви, которую он испытал к Элоизе. Он первый рассказал о своих чувствах в таком стиле повествования.

Следующий источник это «Антология педагогической мысли христианского средневековья»,Антология педагогической мысли христианского средневековья. Т.1-2. - М., 1994. где кратко рассказывается биография интеллектуалов, а потом приводятся их учения, трактаты. Я использовала этот источник только один раз, так как в своем докладе подробно рассматривала только одного представителя этого слоя - Петра Абеляра, и не заостряла внимания на научных работах и учениях.

Встречается в ходе исследования отрывок из сборника «Новвелино». В этой книге собрано «несколько цветов изящной речи, ответов учтивых иль остроумных, примеров щедрости и отваги, которые являли в прошедшие времена многие достойные люди».Новеллино / Под ред. Андреева М.Л., Соколовой И.А. - М.: Наука, 1984.Эл.ресурс: http://lib.ru/INOOLD/WORLD/novellino.txt

Доклад состоит из введения, 2-х глав и заключения. Первая глава - «Интеллектуалы», вторая глава - «Петр Абеляр» - которая в свою очередь разделена на два параграфа - «История моих бедствий как исторический источник» и «Жизненный путь Петра Абеляра».

Глава 1. Интеллектуалы

Современный интеллектуал европейского типа - это человек, не только занятый по преимуществу умственным трудом, но и обязанный своим (довольно высоким) социальным статусом этому занятию. Современным интеллектуалам следует искать свои корни в городах Средневековья.Уваров П.Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл.ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual"nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/

Среди множества определений: люди науки, ученые, клирики, мыслители (терминология, относящаяся к миру мысли, никогда не отличалась определенностью) -- слово «интеллектуал» обозначало область с хорошо очерченными границами. Речь идет о школьных учителях, мэтрах. Впервые оно произносится в эпоху раннего средневековья, затем получает распространение в городских школах XII века, а в XIII веке переходит в университеты. Так именуют тех, чьим ремеслом были мышление и преподавание своих мыслей. Этот союз личного размышления и передачи его путем обучения характеризовал интеллектуала. Пожалуй, вплоть до нынешней эпохи эта среда никогда не имела столь четких очертаний и такого сознания собственной значимости, как в Средние века. Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 4-5.

До середины XI века ученых и поэтов можно было найти при дворе государей. Школы, где преподавали «свободные искусства» имелись при некоторых епископских соборах - Шартр, Реймс, Кельн. Но наибольшей славы достигли ученые из монастырей - Сент-Гален, Рейхенау, Фульда, НоваяКорвея, Клюни, Бек и многих других. Этот период в истории науки и образования с полным правом называют монастырским.

Средневековые интеллектуалы городского периода опирались на богатое наследие предыдущей эпохи, не собираясь, кстати, от него отказываться.Уваров П.Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл.ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual"nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/Круг изучаемых наук остается неизменным еще с периода, предшествовавший XII веку. Это были так называемые «семь свободных искусств». Эти 7 путей знания вели к теологии, царице наук, с помощью которой можно было попытаться проникнуть в божественные тайныДюби Ж. Европа в средние века. - Смоленск, 1994. - С.126. Высокий статус носила их интеллектуальная деятельность, которая понималась как нечто священное, необходимое для спасения как отдельной души, так и всей «общины верных». Уваров утверждает, что неотделенность знания от священства продолжала распространяться на грамотеев и тогда, когда их занятия носили уже вполне мирской характер.Уваров П.Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл.ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual"nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/

Интеллектуал средневековья на Западе рождается вместе с городами. Он появляется вместе с их расцветом, связанным с развитием торговли, промышленности (скажем скромнее -- ремесел), как один из тех мастеров, которые водворились в них под влиянием разделения труда.Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 8.

И все же интеллектуальная деятельность городской эпохи разительно отличалась от предыдущего периода. Прежде всего, произошел стремительный рост числа образованных людей, приведший к качественному скачку. В 1115 Гвиберт Ножанский писал о событиях шестидесятилетней давности: «Во времена незадолго до моего детства и в мои детские годы школьных учителей было так мало, что в маленьких городках было почти невозможно их встретить, да и в больших городах они были редкостью. А если и удавалось случайно найти учителя, его знания были столь скудны, что их нельзя сравнить даже с образованностью нынешних бродячих клириков». Рассматривая Каролинкское возрождение как таковое, можно сказать, что во время великой реформы бенедиктинского ордена 817 года, на которую императора Людовика Благочестивого вдохновил св. Бенедикт Анианский и которая заключалась в замыкании на себе самом первоначального бенедиктинского монашества, «внешние» школы монастырей были закрыты. Клерикальная Каролингская монархия в период ренессанса словно в небольшом питомнике выращивала чиновников и политиков для замкнутой, крайне малочисленной элиты. Республиканские учебники французской истории заблуждаются в своих восхвалениях Карла Великого (кстати, неграмотного), делая из него покровителя школ. Но стоит отдать должное, так как труды, написанные в это время, будут иметь ценность и применение в XIIв.Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 9.

Концентрация знаний в городах имела как минимум два важных следствия. Прежде всего, здесь создавалась социальная среда, способная обеспечить устойчиво благоприятные условия для развития культуры, тогда как культура монастырская была фрагментарна и уязвима - набег неприятеля, пожар, скверный нрав аббата могли пресечь развитие самобытной духовной традиции. Точно так же, покровительство образованности при одном из правителей редко когда продолжалось в том же масштабе его преемниками. Во-вторых, концентрация образованных людей в городах вела к профессионализации. Монахи могли лечить больных (чем они успешно занимались на протяжении всего Средневековья), могли создавать великолепные рукописи в скрипториях или же писать ученые сочинения, но все эти занятия были лишь видами монашеского подвига, средством спасения души наравне с ношением вериг или физическим трудом. Социальная значимость таких занятий была своего рода побочным продуктом. Равно как и самые лучшие монастырские школы учили только «oblati» - детей, предназначенных стать монахами данного монастыря.

Городскими интеллектуалами двигали иные мотивы - тяга к знаниям, стремление нести людям свет разума, как утверждали их апологеты, либо жажда мирской славы, суетное любопытство и корыстолюбие, в чем обвиняли их противники. Главное - что эти свои социальные цели они стремились реализовать по преимуществу на поприще интеллектуального труда, ставшего их основным видом деятельности. Кроме того, концентрация и профессионализация сопровождались растущим разделением труда, специализацией областей знания. Уваров П.Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл.ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual"nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/

Совершать нечто новое, стать новыми людьми -- так воспринимали себя интеллектуалы XII столетия. Они были новыми, современными и умели ими быть. Но такими новыми, которые не оспаривали древних; напротив, они подражали им, питались ими, взгромождались им на плечи. «От тьмы невежества к свету науки не поднимешься, коли не перечтешь с живейшей любовью труды древних, -- пишет Пьер де Блуа. -- Пусть лают собаки, пусть свиньи хрюкают! Я не стану от сего меньшим сторонником древних. О них все мои помыслы, и заря всякого дня найдет меня за их изучением».Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 11.

Но не является ли такое подражание рабским? В дальнейшем мы увидим, что многие античные привнесения в западную культуру были и плохо переварены, и худо приспособлены. Но в XII веке все это было так ново!

Развитию науки способствовали также и торговые связи с Востоком. Вместе с пряностями и шелком на христианский Запад пришли рукописи, несущие греко-арабскую культуру.

Арабская культура была, прежде всего, посредницей. Труды Аристотеля, Эвклида, Птолемея, Гиппократа, Галена сохраняли на Востоке христиане-еретики и преследуемые в Византии евреи. От них эти сочинения перешли в библиотеки мусульманских школ и были там хорошо приняты. И вот теперь началось обратное движение, которое принесло их к берегам западного христианства. При этом роль узкой полосы латинских государств на Востоке была невелика. Этот фронт встречи между Западом и Исламом был, прежде всего, военным: столкновения, крестовые походы. Здесь обменивались ударами, а не идеями и книгами. Через эту полосу военных действий проникли немногие сочинения. Двумя главными зонами контакта, передачи восточных рукописей были Италия и еще более Испания. Ни временные закрепления мусульман на Сицилии и в Калабрии, ни волны христианской Реконкисты никогда не препятствовали в этих местах мирному обмену.Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 14.

Христианские охотники за греческими и арабскими манускриптами добирались даже до Палермо, где норманнские короли Сицилии, а затем Фридрих II со своей трехъязычной канцелярией -- греческой, латинской, арабской -- основали первый итальянский двор в стиле Ренессанса.

Первопроходцами этого Ренессанса были переводчики. Запад уже не знал греческого: Абеляр оплакивал это и увещевал священников восполнить пробел, вводя тем самым людей в сферу культуры. Научным языком была латынь. Арабские оригиналы, арабские версии греческих текстов, греческие оригиналы -- их нужно было переводить, либо в одиночку, либо -- и чаще всего -- группами переводчиков. Христианам Запада помогали испанские христиане, жившие под властью мусульман (мозарабов), евреи и даже сами мусульмане. Тем самым происходило объединение всех способностей и навыков. Известность получила одна из таких команд, собранная ученым аббатом Клюнийским, Петром Достопочтенным, для перевода Корана. Там же. - С.15.

Христианские переводчики Испании обращались не столько к самому исламу, сколько к греческим и арабским научным трактатам. Клюнийский аббат подчеркивает, что потребовалось немалое вознаграждение, дабы обзавестись специалистами. За профессиональный труд следовало хорошо платить.

Интеллектуал XII века был профессионалом: у него свои, полученные от древних, предметы, своя техника, которая в главном также есть подражание древним. Но используется она для того, чтобы идти дальше древних, подобно итальянским кораблям, использующим море, чтобы плыть за богатствами Востока. Таков смысл известного изречения Бернарда Шартрского, которое часто повторялось в Средние века: «Мы -- карлики, взобравшиеся на плечи гигантов. Мы видим больше и дальше, чем они, не потому, что взгляд у нас острее и сами мы выше, но потому, что они подняли нас вверх и воздвигли на свою гигантскую высоту...».Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 13.

Как говорилось ранее, город рождает интеллектуалов, то есть можно сказать, что происходит хронологическое совпадение двух феноменов - появления европейских интеллектуалов как особой социальной группы и становления средневекового города «классического типа» находится в линейной зависимости (появляется город, и потребности этого нового организма рождают новую социальную среду). Но все было гораздо сложнее. Уваров утверждает, что отнюдь не города, особенно на первых порах, были основными потребителями труда интеллектуалов. В услугах секретарей и юристов нуждались правители и их судебные курии, нарождавшаяся папская бюрократия; медики обслуживали в основном элиту феодального общества; теологи нужны были церкви для формулировки и защиты догматов веры. Скорее уж можно говорить о единой причине - усложнении социальной жизни, вызвавшем расцвет городов и породившем интеллектуалов. Уваров П.Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл.ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual"nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/

Спрос на знания начал неуклонно возрастать примерно с середины XI в., и их легче всего можно было найти в городах. Здесь были соборные школы, в отличие от школ монастырских, доступные для всех желающих, здесь некоторые городские монастыри основывали свои «внешние» школы (extramuros), и наконец, здесь все больше становилось частных школ. Там же.

По мере того как путешествия становились все более доступной вещью в лучшие школы устремились охочие до приключений интеллектуалы. В результате сформировались центры, в которых была сконцентрирована наука и учебная деятельность.Дюби Ж. Европа в средние века. - Смоленск, 1994. - С. 125.

Итальянские города и в этом оказались впереди всех. Уже в первой половине XI в. ученики стекались изучать основы права и красноречия в Равенну и Павию, где блистал Петр Дамиани. Особый успех выпал на долю Болоньи. Этот город находился на стыке различных правовых традиций - римской, лангобардской и византийской. Здесь преподавал один из лучших юристов своего времени - Ирнерий. В начале XII века обобщив достижения своих коллег, он свершает революцию в правоведении. Ему приписывают заслугу сведения отрывочных юридических пассажей в единый корпус Римского права, снабженный глоссами - комментариями и разъяснениями на полях. И, наконец, он придавал большое значение казуистике - систематически выдвигая особо запутанные, спорные вопросы, при разрешении которых сводятся воедино различные законы, мнения комментариев, ссылки на прецеденты.

Применение логики произвело переворот и в богословии. В наибольшей степени формирование теологии, опиравшейся на законы рационального мышления связано с Парижскими школами, где в первой половине XII века преподавали Гильом из Шампо и Абеляр. Уваров П.Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл.ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual"nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/

Мэтры и школяры толпятся либо на Сити с его школой при соборе, либо на левом берегу с его все более возрастающим числом школ, где они пользуются значительной независимостью. Помимо постоянных профессоров капеллы Нотр-Дам, каноников Сен-Виктора и Сен-Женевьев, появляются и более независимые мэтры -- профессора агреже, получившие от имени епископа и из рук главы школы licentiadocendi, право на преподавание. Они притягивают в свои частные дома или в открытые для них монастыри Сен-Виктор и Сен-Женевьев все растущее число школяров. Париж обязан своей славой, прежде всего, расцвету теологического образования, составлявшего вершину школьных дисциплин; но вскоре -- и даже в еще большей мере -- эта слава придет к нему от той ветви философии, которая, обратившись к аристотелизму и используя силу суждения, превознесет рациональные способности ума -- диалектики.

Так Париж реально или символически делается для одних городом-светочем, первоисточником интеллектуальных радостей, а для других -- дьявольским вертепом, где разврат помраченных философией умов перемешался с мерзостью жизни, преданной игре, вину и женщинам. Большой город -- место погибели, а Париж -- это современный Вавилон.

Св. Бернард взывает к парижским учителям и студентам: «Покиньте сей Вавилон, бегите, спасайте ваши души. Летите все вместе в города-приюты, где сможете раскаяться в прошлом, жить благодатью в настоящем и с надеждой о будущем (речь идет о монастырях). В лесах обретете вы куда больше, чем в книгах. Деревья и камни научат более, чем любой учитель».Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 20-21.

А вот свидетельство совсем иного рода:

«Движимый любовью к знаниям ты достигаешь Парижа и обретаешь столь желанный Иерусалим... обитель мудрого Соломона. Клирики столь изобильны здесь, что превосходят многочисленное население мирян. Счастлив город, где святые книги читаются с таким рвением, где их сложные таинства разрешаются благодаря дару Святого Духа, где столько знаменитых профессоров, где теологическая наука такова, что его можно назвать градом образованности».

Итак, и сторонники, и противники нового образа жизни интеллектуалов отмечают небывалую степень концентрации образованных людей, их постоянное взаимное общение как основное условие существования, их новые мотивации (торговля книгами и знаниями). И, главное - городской образ жизни. Уваров П.Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл.ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual"nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/

Мы разобрались в том, что явилось основой формирования нового социокультурного слоя средневековья, теперь выясним, кто подразумевался под понятием «интеллектуалы».

В первую очередь, это люди книжной культуры, занятые умственным трудом. Средневековье не знало общего понятия «интеллигент». Терминологическая определенность приходила к интеллектуалам медленно. Наиболее радикальные из них, такие как Абеляр или аверроисты XIII в., выделяя себя из остальной массы людей, предпочитали именоваться философами. Их называли «доктор», «профессор», «магистр», «литерати», то есть знающий латынь (в противоположность невеждам - «идиоти»). На Пиренеях имя «Letrados» относилось к образованным должностным лицам, главным образом из числа судейских. Примерно таков был смысл и французского термина «gensdeslettres» - как именовали адвокатов или нотариусов, но также и университетских преподавателей, а позже - писателей, поэтов, ученых. Там же. Термин «магистр» после XII-XIII в. обозначал не только людей, преуспевших в науках, но вполне мог относиться к какому-нибудь владельцу ремесленной мастерской.

К интеллектуалам по своему самосознанию принадлежали и клирики: люди духовного звания, они не имели церковных поручений и должностей, но были связаны со школой и университетами и получали материальную поддержку от городского совета или церкви и вознаграждения от учеников.Ястребицкая А.Л. Средневековая культура и город в новой исторической науке. - М., 1995. - С.317.Уваров говорил, что самоназвание «клирик» указывает не столько на принадлежность к церкви, сколько на образованность. В этом смысле Кристина Пизанская называла Карла V «хорошим клириком», отмечая его мудрость и ученость. Уваров П.Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл.ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual"nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/ Клирики-ученые превосходят всех и даже рыцарей в благородстве в силу своих «vertusescrites», добродетелей особого рода. Но также и в силу выполнения важнейшей функции хранителей законов, основ миропорядка. Там же.

В этот период представление об учености как бесплатном «даре Божьем» сменяется убеждением, что знание - такой же товар, как и прочие, а преподавание - один из видов городского специализированного труда, который оплачивается. Именно как корпорация, подобно тому как были организованы ведущие отрасли городского производства, возникает и средневековый университет. Он - корпорация интеллектуалов, и это отражено в ее атрибутике.Ястребицкая А.Л. Средневековая культура и город в новой исторической науке. - М., 1995. - С.18.

Помимо горстки профессиональных магистров и нескольких десятков университетских корпораций существовала обширная, но аморфная университетская среда. Этим расплывчатым понятием мы можем обозначить людей, так или иначе соприкоснувшихся с университетской культурой. В их число могли входить те, кто когда-то учился в университете, став затем судьей или советником на королевской, церковной или городской службе, поэты и писатели, биографически связанные с университетом, творившие не только по латыни (как ваганты), но и на национальных языках. К ним, например, можно отнести магистра Жана де Мёна, автор неслыханно популярной в средние века второй части поэмы «Роман о Розе» или Джеффри Чосера, выпускника одного из Иннов, юридических университетов и переводчика «Романа о Розе» на английский язык. Конечно, внешнюю грань этой культуры определить необычайно трудно, хотя бы в силу множественности личин, в которых выступал интеллектуал (в зависимости от ситуации он мог считать себя в первую очередь горожанином, человеком церкви, слугой короля, юристом, любителем изящной словесности - эти роли вполне могли уживаться в одном человеке). Уваров П.Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл.ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual"nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/

Как ни разнообразен состав этого интеллектуального слоя, но нельзя ни с чем спутать особую странную группу. Это -- голиарды, для них Париж -- земной рай, роза мира, бальзам вселенной. Paradisiusmundi Parisius, mundirosa, balsamumorbis.

На вопрос - кто такие голиарды, нельзя с уверенностью ответить. Анонимность, скрывающая большинство из них, легенды, пущенные в шутку ими самими, или те, что распространялись их недругами, обильно сдобренные клеветой и злоречием; наконец, истории, сложенные эрудитами и современными историками, заблудившимися в обманчивых подобиях и ослепленными предрассудками.Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 21. Иные из этих историй перенимают проклятия соборов и синодов, а также некоторых церковных писателей XII-XIII веков клириков-голиардов, или странствующих клириков, называлибродягами, развратниками, фиглярами, шутами. Одни изображали их как богему, псевдостудентов, глядя на них то с известным умилением (пусть молодежь перебесится!), то с опаской и презрением (смутьяны, нарушители порядка, разве они не опасны?). Другие, наоборот, видят в них своего рода городскую интеллигенцию, революционную среду, открытую всем формам явной оппозиции феодализму. Где же истина?

Отказавшись от фантастической этимологии, оказывается, что неведомо даже происхождение слова «голиард». Его считали производным от Голиафа, воплощения дьявола, врага Бога, или от gula, -- глотки, дабы сделать из учеников сего врага божьего пьянчуг и горлопанов. Голиаса - исторического основателя ордена, членами которого были голиарды, найти не удалось. Осталось лишь несколько биографических деталей кое-кого из них и сборники стихов -- индивидуальные или коллективные, carminaburana, -- а также проклинающие или очерняющие их современные тексты.Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 22-23.

Они сформировали среду, где охотно критиковали общество с его институтами. Будь они городского, крестьянского или даже дворянского происхождения, голиарды являлись, прежде всего, странниками, типичными представителями той эпохи, когда демографический рост, пробуждение торговли, строительство городов подрывали феодальные структуры и выбрасывали на дороги, собирали на перекрестках (которыми и были города) всякого рода деклассированных, смельчаков, нищих. Голиарды -- это плод социальной мобильности, характерной для XII века. Уже бегство за пределы устоявшихся структур было скандалом для традиционно настроенных умов. Голиарды были беглецами. Они бежали, не имея средств к существованию, а потому в городских школах сбивались в стаи бедных школяров, живших чем и как придется, нищенствовавших, становившихся слугами у своих более зажиточных соучеников. Чтобы заработать себе на жизнь, они иной раз делались циркачами и шутами; отсюда, вероятно, происходит еще одно их имя. Но следует помнить, что слово joculator, жонглер, в ту эпоху было эпитетом для всех тех, кого находили опасным, кого хотели выбросить за пределы общества.

У этих бедных школяров не было ни постоянного жилья, ни доходного места, ни бенефиция, а потому они пускались в интеллектуальные авантюры, следовали за приглянувшимся им учителем, сбегались к знаменитостям, перенося из города в город полученное образование. Они формируют костяк того школьного бродяжничества, которое было так свойственно XII веку. Они привносят в него дух авантюры, импульсивности, дерзости. Но они не составляют какого-то класса. Они разнятся своим происхождением, у них различные притязания.

Темы их поэзии беспощадно атакуют общество. У многих из них явно различимы черты революционеров. Игра, вино, любовь -- вот воспеваемая ими трилогия, вызывавшая негодование благочестивых душ того времени, хотя сей грех им легко прощают современные историки.Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 25.

Вот отрывок из «Исповеди» Архипииты Кёльнского (XII в.), широко известная в качестве одной из «CarminaBurana»

Создан из материи слабой, легковесной,

Я -- как лист, что по полю гонит ветр окрестный.

Как ладья, что кормчего потеряла в море, Словно птица в воздухе нанебес просторе, Все ношусь без удержу я себе на горе.

Ранит сердце чудное девушек цветенье -- Я целую каждую -- хоть в воображенье!

Во-вторых, горячкою мучим я игорной;

Часто ей обязан я наготой позорной.

Но тогда незябнущий дух мой необорный

Мне внушает лучшие из стихов бесспорно.

В кабаке возьми меня, смерть, а не на ложе! Быть к вину поблизости мне всего дороже. Будет петь и ангелам веселее тоже: «Над великим пьяницей смилуйся, о боже!»

О своем спасении думаю немного

И лишь к плотским радостям льну душой убогой.

Воевать с природою, право, труд напрасный:

Можно ль перед девушкой вид хранить

бесстрастный?

Над душою юноши правила не властны:

Он воспламеняется формою прекрасной.(Пер. О.Б. Румера) Там же. - С. 25-26.

В образе колеса фортуны, постоянно появлявшемся в поэзии клириков-вагантов, содержится не только поэтическая тема; и, конечно, они вкладывали в этот образ больше, чем их современники, которые без злого умысла и без задних мыслей изображали это колесо в своих соборах. Однако вращающееся колесо фортуны, вечное возвращение, слепой случай, свергающий преуспевших, по существу, не являются и революционными темами: они отвергают прогресс, отрицают смысл Истории. Они могут звать к общественным потрясениям, но ровно настолько, насколько в них отсутствует интерес к послезавтрашнему дню. Именно в этих образах предстает склонность голиардов к бунту, если не к революции: их они воспевали и изображали в своих миниатюрах.Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 26.

Поэзия вагантов обрушивается на всех представителей раннего средневековья задолго до того, как это стало общим местом буржуазной литературы, -- на церковников, аристократов, даже на крестьян. Уваров П.Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл.ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual"nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/

В церкви излюбленными мишенями голиардов являются те, кто социально, политически, идеологически наиболее привязаны к общественным структурам: папа, епископы, монахи.

Антипапское и антиримское вдохновение голиардов сближает их, однако не смешивая, с двумя другими течениями. Во-первых, это гибеллины, нападавшие, прежде всего, на мирские притязания папства и державшиеся стороны империи против духовенства. Во-вторых, морализаторское течение, упрекавшее папу и римский двор за компромиссы с духом времени, за роскошь, за корыстолюбие. Конечно, в имперской партии было немало голиардов -- хотя бы тот же Архипиит Кельнский, -- и их поэзия часто имеет своим истоком антипапские сатиры, но и по тону, и по духу голиарды явно отличаются от гибеллинов. В римском первосвященнике и его окружении гибеллины видели главу и гаранта социального, политического, идеологического порядка, более того -- главу социальной иерархии, тогда как голиарды были не столько революционерами, сколько анархистами.Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 27.

К голиардам также относился и Петр Абеляр, но он был чем-то большим для этой группы - славой парижской среды. Абеляр - первый великий интеллектуал современного типа, первый профессор. Удивляет необычность его карьеры и жизни. Но это подробно будет рассмотрено в следующей главе.

Схоластика. Основная деятельность подавляющего большинства ученых-схоластов обычно презрительно игнорируется историками науки и на это есть определенные основания. Но все же, их социальная роль заслуживает внимания. Схоластика, или «школьная», т.е. «ученая», философия возникла как ответ на сомнения и противоречия, существующие в любой религии и философии, тем более признающей приоритет веры над знанием. Широкое проникновение в Западную Европу в это время античного наследия дало схоластам новый инструмент, с помощью которого, не отвергая разум, можно было убедиться и убедить в правильности теологических и философских построений. Этот инструмент - логика. Схоластическая дедукция хорошо вписалась в христианскую картину мира. Пронизанность мира божественным единством в сочетании с его иерархической структурой позволяла применять логику; с ее помощью из отдельных элементов бытия возводилось цельное здание мира. Внешнее выражение эта тенденция объять весь мир в стройной схеме и объять его получила в знаменитых «суммах» - сводах знаний о мире. Высшим достижением в этой области следует назвать «Сумму богословия» Фомы Аквинского, многотомный труд, касающийся всех сторон существования человека и космоса. Антология педагогической мысли христианского средневековья. Т.1. - М., 1994. - С. 8-9.

В сборнике «Новеллино» приводится такая история (новелла XXVIII):«В одной из школ Парижа были мудрейшие ученые и рассуждали они о небе, именуемом Эмпирей. Долго и горячо говорили о нем и о том, что располагается оно выше других небес. Перечисляли небеса Сатурна, Юпитера и Марса... А над ними находится бог-отец во всем своем величии. И вот однажды, когда они так рассуждали, пришел один помешанный и сказал им: «Господа, а что находится поверх головы Господа?».... Долго искали они ответ в своих науках... но решение так и не было найдено. Тогда они сказали: «Безумен тот, что дерзает размышлять о мире ином. И еще больший сумасброд и безумец тот, кто ломает себе голову в попытках познать начало всех начал. И вовсе лишен рассудка тот, кто тщится познать сокровеннейшие помыслы Бога, когда столько мудрецов даже того не смогли узнать, что у него на голове».Новеллино / Под ред. Андреева М.Л., Соколовой И.А. Эл.ресурс: http://lib.ru/INOOLD/WORLD/novellino.txt И, действительно, во второй половине XIII в. теология постаралась отделиться от философии, поставив границы человеческому разуму. На пути философов, которые пытались при помощи логических методов или знания природных законов рассуждать о законах божественных, вставали как уставы корпораций, так и церковные запреты. В вопросе о разуме и вере Фома Аквинский придерживался достаточно оптимистической позиции, отдавая приоритет божественным доводам над рациональными, но отводя последним все же, весьма важную роль в познании Бога и мира. Его противники из числа францисканских теологов-номиналистов, как и сторонники теории «двойственной истины» делали вывод о принципиальной непознаваемости Бога. На долю ученого выпадало лишь изучение умопостигаемых вещей, совершенствование логического инструментария, либо рассуждения на темы морали.

Теологи были людьми не очень богатыми. Даже противники не обвиняли их в стяжательстве, скорее уж речь шла о непомерном честолюбии или о политических пристрастиях. Хороших профессионалов было сравнительно немного, в большинстве университетов теологию вели доминиканцы или францисканцы, закосневшие в мелком соперничестве. Лишь в Париже, Саламанке, Кельне, Оксфорде, Кембридже и в «Святой коллегии» при папской курии можно было найти специалистов высокого класса.Уваров П.Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. Эл.ресурс:http://multidollar.ru/history/uvarov_p_ju__istorija_intellektualov_i_intellektual"nogo_truda_v_srednevekovoj_evrope.ru/

Итак, интеллектуал - новый социокультурный тип человека. На его формирование оказали влияние города, которые являлись центрами науки и концентрации знаний, торговые связи с Востоком, результатом которых стала переводная деятельность, и, конечно, опыт прошлого, к трудам которого обращались интеллектуалы.

Не было единого определения понятия «интеллектуалы». В первую очередь, это люди книжной культуры и интеллектуальной деятельности. У них есть различные названия - профессора, доктора, магистры и т.д. Но все же выделяют определенные группы интеллектуалов, различных по своему мировоззрению, учению и деятельности - это клирики, голиарды (или ваганты), схоласты. В более позднее время появляются и другие категории.

Глава 2. Петр Абеляр

§1. «История моих бедствий» как исторический источник

«История моих бедствий» (дошло до нас в рукописи XIII столетия под названием «Historiacalamitatummearam») - автобиография «философа Бога»Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 30., как себя называл Петр Абеляр. Это сочинение написано в условно-эпистолярной форме: «утешительное письмо другу», наверняка воображаемому. Абеляр взялся за автобиографию на склоне дней, в середине шестого десятка, отнюдь не считая свою деятельность исчерпанной. Он полагал, что, отдав в молодости дань греховной человеческой природе, вправе настаивать на своей высокой моральной репутации.Баткин Л.М. Европейский человек наедине с собой. - М., 2000. - С. 140.

Петр Абеляр (1079-1142) - Французский философ и богослов, он принимал активное участие в научной, философской и религиозной жизни своего времени, был выдающимся педагогом, писателем и мыслителем и вместе с тем человеком, оставившим о себе очень яркое свидетельство, которое может быть сочтено автобиографией.

По поводу данного источника существует много различных гипотез и спорных моментов. Нет уверенности в том, что это название было дано тексту самим Абеляром. Более того, в современной исторической науке нет единой точки зрения относительно подлинности трактата. Отдельные ученые говорят, что это сочинение Абеляру не принадлежит, что оно было составлено после его смерти каким-то неизвестным автором. Также к «Истории моих бедствий» примыкают несколько писем, которыми обменялись Абеляр и его возлюбленная (во время переписки -- уже монахиня, настоятельница монастыря) Элоиза. Правда, и о письмах Абеляра и Элоизы давно уже было высказано предположение, что они представляют собою своего рода фальсификацию, что на самом деле - это роман в письмах, который был сочинен в XIII в., так что подлинные Абеляр и Элоиза либо вообще не имеют к ним отношения, либо их действительные письма были сильно отредактированы. Гуревич А.Я. Культура средневековья и историк конца XX века. Эл.ресурс: http://cosa-nostra13.narod.ru/kultura/gurevich_istorik_xx.html Окончательной и бесспорной точки зрения в этих вопросах, по-видимому, вообще не может быть сформулировано, и эта проблема не доведена до какого-то логического завершения.

Однако, А.Я. Гуревич, не являясь специалистом по Абеляру и сам это признавая, склоняется к мысли, что трактат - по-видимому, все-таки был сочинен самим Абеляром.

Герой данного сочинения рассказывает, очень кратко, о своем происхождении. Он был дворянского рода, сызмальства отказался от игры в оружие, и поэтому перешел к учености и стал школяром, а затем магистром, т. е. учителем, и читал лекции. Абеляр рассказывает, как он начал свою научную и педагогическую деятельность. Он обладает выдающимися талантами и в истолковании философских и богословских текстов, и в чтении лекций, и поэтому возникли конфликты между ним и его учителем. Лекции Абеляра собирали множество слушателей, которые переставали посещать лекции его учителя, т. е. Абеляр оказался победителем в негласном соревновании. С этого начались его неприятности, и далее его жизнь - так, как он ее изображает, - действительно представляет собой серию обрушивающихся на него несчастий. Там же.Более подробно жизнь Абеляра рассмотрим во 2-м параграфе.

Сейчас важно подчеркнуть, что понятие «автобиография» к нему подходит лишь отчасти. Гуревич утверждает, что это именно «история бедствий». Сочинение начинается как послание к некоему другу: «Человеческие чувства часто сильнее возбуждаются или смягчаются примерами, чем словами. Поэтому после утешения в личной беседе, я решил написать тебе, отсутствующему, утешительное послание с изложением пережитых мною бедствий, чтобы, сравнивая с моими, ты признал свои собственные невзгоды или ничтожными, или незначительными и легче переносил их» Абеляр П. История моих бедствий. Эл.ресурс: http://lib.ru/HRISTIAN/ABELAR/abelar.txt. Отсюда еще одно название - «Утешительное послание другу». Имя друга неизвестно. Абеляр говорит, что друг жалуется ему на свои бедствия, а он в утешение ему хочет рассказать о тех несчастьях. Об этом друге и адресате Абеляр больше не вспоминает на протяжении всего трактата, за исключением последних фраз, в которых он опять говорит: «Ну вот, как ты видишь, мои невзгоды намного превосходят твои». Там же. Почти все исследователи согласны в том, что обращение к другу есть некоторая литературная фикция, поскольку очень многие средневековые сочинения философского и иного содержания носили характер посланий. Это была еще античная традиция.

Не было никакого друга, к которому нужно было адресовывать послание. А если и был, то, скорее всего, им был сам Абеляр. Рассказывая самому себе о своих бедствиях, он, с одной стороны, подводит итоги своей жизни, а с другой - подвергает анализу собственное «Я». Гуревич А.Я. Культура средневековья и историк конца XX века. Эл.ресурс: http://cosa-nostra13.narod.ru/kultura/gurevich_istorik_xx.html Действительно, бросается в глаза сосредоточение внимания Абеляра на своей собственной персоне. В центре мира Абеляра стоит сам Абеляр. Все события, которые происходят на страницах «Истории моих бедствий», связаны с персоной Абеляра. Он живет во Франции, где в это время происходят важные события: крестовые походы, коммунальные восстания, какие-то другие факты политической жизни, о которых довольно подробно писал его современник Гвиберт Ножанский. Но в «Истории моих бедствий» ничего подобного не найти. Эта «история» изолирована от остального мира, т. е. соприкасается с ним лишь постольку, поскольку этот мир каким-то образом задевает Абеляра. Если упоминается церковный собор, то только потому, что на нем осудили Абеляра и заставили его сжечь свою книгу. Иными словами, мир вращается вокруг Абеляра, мир на него все время ополчается, зависть и ненависть порождают преследования, от которых Абеляр страдает. Гуревич А.Я. Культура средневековья и историк конца XX века. Эл.ресурс: http://cosa-nostra13.narod.ru/kultura/gurevich_istorik_xx.html

Рассказывая случай во время собора в Суассоне, где реймсский магистр Альберик в сопровождении своих учеников затеял спор по поводу утверждения о Троице в его трактате, Абеляр предстал как человек блестящий, упорно рациональный, самолюбивый. Приведя различные доводы в свою пользу, Абеляр ввел в замешательство реймсского книжника. В этом эпизоде Петр явно наслаждается, как Альберик попался в собственную ловушку и как он его срезал своим интеллектуальным перевесом: находчивостью, начитанностью и памятью.Баткин Л.М. Европейский человек наедине с собой. - М., 2000. - С. 144.

В «Истории» Абеляра встречаются много случаев подобного рода, в которых он предстает гордым человеком, чувствующим свое превосходство над остальными. Но также можно заметить, что, читая это сочинение, обнаруживаем скудность указателя личных имен современников. За исключением Элоизы, нет ни одного упоминания друга; это все имена врагов - Гийом из Шампо, Ансельм Ланский и другие видные церковные деятели и богословы того времени, с которыми Абеляр имел несчастье столкнуться на стезе преподавания. Гуревич А.Я. Культура средневековья и историк конца XX века. Эл.ресурс: http://cosa-nostra13.narod.ru/kultura/gurevich_istorik_xx.html

Даже Элоиза тоже не совсем друг. Гуревич говорит, что Абеляр не видит в ней друга, на которого можно положиться. Она скорее для него объект вожделений, эту женщину он соблазнил для того, чтобы ею наслаждаться. Если говорить не об отношении Элоизы к Абеляру - она ему предана, она его любит, и это прекрасно видно из ее посланий- но об отношении Абеляра к Элоизе, то Гуревич здесь не видит любви в том смысле, в каком она будет трактоваться провансальскими поэтами-трубадурами. Такая форма одухотворенной, возвышенной любви Абеляру абсолютно неизвестна. Причина тут или в собственной его душевной сухости, исключить которую мы не можем, или в том, что открытие нового типа отношений между мужчиной и женщиной произошло в Западной Европе несколько позже. Гуревич А.Я. Культура средневековья и историк конца XX века. Эл. ресурс: http://cosa-nostra13.narod.ru/kultura/gurevich_istorik_xx.html

Исходя из всего сказанного видно, что Абеляр в своем трактате выглядит в высшей степени одиноким. Георгий Федотов утверждает, что это его одиночество усугубляется тем, что он одинок и по отношению к Богу.Федотов Г.П. Абеляр. - СПб., 1924. - С.54.

Вернемся к вопросу о принадлежности «Истории моих бедствий» к жанру автобиография.

Л.М. Баткин в своей работе «Европейский человек наедине с собой» называет трактат Абеляра - автобиографией, и не определяет никаких других понятий, постоянно упоминая этот термин.Баткин Л.М. Европейский человек наедине с собой. - М., 2000. - С. 140.

А.Я. Гуревич придерживается иной точки зрения в определении жанра «Истории». Он говорит, что Абеляр еще не может создать автобиографии, завершенной в самой себе. Он пишет не автобиографию, а то, что Гуревич называет апологией, т. е. ему нужно оправдать себя, обосновать правильность своего поведения. Все, что произошло в его жизни тяжелого, вся серия бедствий, которую он пережил, - во всем виноват не он сам, не Абеляр, а его враги. Он «виноват» лишь в одном - в том, что он очень талантлив, что он - первый философ. А тот, кто первый, тот, кто талантлив, тот, естественно, попадает под огонь критиков, завистников, ненавистников. Таким образом, виноват он только в том, что очень хорош, серьезных пороков в нем нет. Он признает, правда, что совратил Элоизу, конечно, тут он виноват, и Бог его правильно покарал, но не это главное в Абеляре, главное то, что он отличается от других.

Это именно апология. Не столько утешение какого-то мнимого друга, сколько самопревознесение и самооправдание. Гуревич А.Я. Культура средневековья и историк конца XX века. Эл. ресурс: http://cosa-nostra13.narod.ru/kultura/gurevich_istorik_xx.html Это вовсе не история жизни Абеляра, какой она действительно была, - о ней почти ничего не узнаём, т.к. описаны только те эпизоды, которые были связаны с серией его бедствий.

Гуревич в своей работе приводит данные из статьи норвежского исследователя С. Багге. Он отмечает об Абеляре, что «История моих бедствий» состоит как бы из семи эпизодов, из семи «бедствий», и то, что их семь -- не случайность. Ведь семь - сакральное число. Таким образом, число семь играет огромную роль в христианском мышлении. Поэтому и в данном случае Абеляр выбирает семь «бедствий» своей жизни. Его «История» -- это последовательность отдельных эпизодов, которые между собой не связаны, но выделены Абеляром как испытания, посланные ему Богом, и тем самым как материал для размышления и назидания. Это назидательные примеры, которые и другому - читателю - могут пригодиться, когда он будет «строить» свою жизнь. Там же.

Таким образом, перед нами отнюдь не автобиография, если понимать под автобиографией текст, в котором отображено и осознано цельное протекание собственной жизни - от ее начала и до момента сочинения текста - как саморазвитие и самораскрытие человека. Автобиографии в таком смысле средние века еще не знают.

абеляр философ схоласт интеллектуал

§2. Жизненный путь Петра Абеляра

Разобрав в предыдущем параграфе спорные вопросы, касающиеся главного источника по данной теме - «Истории моих бедствий», перейдем к непосредственному рассмотрению жизненного пути Петра Абеляра.

Удивляет уже необычность его карьеры. Бретонец из-под Нанта, он родился в Пале в 1079 году и принадлежал к мелкому дворянству, жизнь которого становилась трудной вместе с началом развития денежной экономики. Он с радостью оставляет воинские труды своим братьям и обращается к учебе.Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 31. Об образованности детей заботился их отец. «Он был преисполнен такой любовью к науке, что, прежде чем готовить каждого из своих сыновей к воинскому делу, позаботился дать им образование. Решение отца было, конечно, исполнено, а так как я в качестве первенца был его любимцем, то он тем сильней старался тщательнее обучить меня». Абеляр П. История моих бедствий. Эл.ресурс: http://lib.ru/HRISTIAN/ABELAR/abelar.txt

Абеляр отрекся от военных битв, оставив их ради других боев. Вечный спорщик, он станет рыцарем диалектики. Он все время куда-то спешит -- туда, где начинается схватка. И всех будоражит, вызывая на каждом шагу горячие дискуссии.Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 32. «Избрав оружие диалектических доводов среди остальных положений философии, я променял все прочие доспехи на эти ипредпочел военным трофеям - победы, приобретаемые в диспутах». Абеляр П. История моих бедствий. Эл.ресурс: http://lib.ru/HRISTIAN/ABELAR/abelar.txt

Интеллектуальный крестовый поход фатально влечет его в Париж. Здесь раскрывается другая черта его характера -- потребность разбивать идолы. Его вера в себя означающая не самовосхваление, но чувство собственного достоинства, побуждает его атаковать самого известного из парижских мэтров, Гильома из Шампо. «Пришел к Гильому из Шампо, действительно выдающемуся в то время магистру в этой области, который пользовался соответствующей славой. Он-то и стал моим наставником. Сначала я был принят им благосклонно, но затем стал ему в высшей степени неприятен, так как пытался опровергнуть некоторые из его положений, часто отваживался возражать ему и иногда побеждал его в спорах». Абеляр П. История моих бедствий. Эл.ресурс: http://lib.ru/HRISTIAN/ABELAR/abelar.txt Гильом гонит его прочь, однако поздно: молодой талант уже не заглушить, он сделался мэтром. Абеляр в своем сочинение говорит: «здесь-то и начались бедствия, продолжающиеся поныне; чем шире распространялась обо мне слава, тем более воспламенялась ко мне зависть». Это еще раз свидетельствует об уверенности в своей правоте, и даже об эгоцентричнойличности.

Слушатели отправляются за ним в Мелён, затем в Корбейль, где он формирует школу. Но здесь Абеляр заболел и должен был на несколько лет удалиться в Бретань, оставив на несколько лет свое научное поприще.

Оправившись по прошествии нескольких лет от болезни, он узнал, что его бывший наставник Гильом, архидиакон Парижский, достиг более высоког сана, став епископом Шалонским. «Однако новое одеяние, (соответствующее его сану), не удалило его из Парижа и не отвлекло от привычных занятий философией Там же., он также продолжал заниматься публичным преподаванием. Абеляр «возвратился к нему, чтобы прослушать у него курс риторики, причем в ходе, неоднократно возникавших споров» Там же., он убедительно опровергнул его доводы, вынудил его самого изменить и даже отвергнуть его прежнее учение об универсалиях. Гильом вынужден подправлять свое учение: он пытается учесть критику молодого противника. Последний этим не удовлетворяется и заходит столь далеко, что, в конце концов, принужден вновь отступить в Мелён. Тем не менее, победа Гильома стала его поражением: его покинули все ученики. Старый мэтр побежден и оставляет преподавание. Абеляр возвращается с триумфом и располагается именно там, откуда удалился его старый противник, на холме св. Женевьевы. Жребий брошен, парижская культура отныне и навсегда имеет своим центром не остров Сите, а гору, левый берег. Один человек определил судьбу квартала.

Абеляр страдает от того, что теперь у него нет достойного соперника. Его, как логика, бесит то, что теологи возвышаются над всеми прочими. Он дает себе зарок - самому сделаться богословом. И вновь становится студентом: спешит в Лан на лекции самого знаменитого богослова того времени, Ансельма Ланского. Слава Ансельма не смогла долго противостоять иконоборческой страсти горячего антитрадиционалиста.Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 31-32.

«Итак, я пришел к этому старцу, который был обязан славой больше своей долголетней преподавательской деятельности, нежели своему уму или памяти.Если кто-нибудь приходил к нему с целью разрешить какое-нибудь своенедоумение, то уходил от него с еще большим недоумением <…>. Постепенно я стал приходить на его лекции все реже и реже, чем тяжко обидел некоторых выдающихся его учеников, так как им казалось, что я с презрением отношусь к столь великому учителю, и коварными наговорами внушили ему ненависть ко мне». Абеляр П. История моих бедствий. Эл.ресурс: http://lib.ru/HRISTIAN/ABELAR/abelar.txtЕму бросают вызов -- показать, на что он сам годится. Напоминают, что если он обладает глубокими познаниями в философии, то в богословии он невежда. Он отвечает, что будет руководствоваться тем же методом. Абеляр импровизирует комментарий на пророчества Иезекииля, вызывая восторг у слушателей. Из рук в руки переходят записи этой лекции, их копируют. Рост аудитории побуждает его продолжать комментарии. С этой целью он возвращается в Париж.

Ансельм «стал терзаться жестокой завистью ко мне и начал столь же сильно преследовать меня в области богословских вопросов, сколь раньше Гильом - в области философских». Там же.

Своей натурой спорщика, немного дерзкой, он настраивал против себя многих: это были и известные учителя того времени, вместе со своими учениками, и монахи. Можно сказать, вся жизнь его была борьба с укоренившимися взглядами и, конечно же, с теми, кто эти взгляды распространял. Теперь уделим внимание его личной жизни.

«Считая уже себя единственным сохранившимся в мире философом и не опасаясь больше никаких неприятностей, я стал ослаблять бразды, сдерживающие мои страсти, тогда как прежде я вел самый воздержанный образ жизни. И достигая все больших успехов в изучении философии или богословия, я все более отдалялся от философов и богословов нечистотой моей жизни. Я трудился, всецело охваченный гордостью и сластолюбием, и только божественное милосердие, помимо моей воли, исцелило меня от обеих этих болезней - сначала от сластолюбия, а затем и от гордости; от первого оно избавило меня лишением средств его удовлетворения, а от сильной гордости, порожденной во мне, прежде всего моими учеными занятиями оно спасло меня, унизив сожжением той самой книги, которой я больше всего гордился». Абеляр П. История моих бедствий. Эл.ресурс: http://lib.ru/HRISTIAN/ABELAR/abelar.txt

Пришла слава, которая была безжалостно прервана романом с Элоизой. Роман начался в духе «опасных связей». Абеляр не был повесой. Однако бес одолел этого интеллектуала 39 лет, знавшего любовь лишь по Овидию и по сочиняемым им самим стихам, -- стихам голиарда, но по духу, а не по опыту. Он горд, что находится на вершине славы, и сам признается.Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 33. «Моя, так сказать, коварная и изменчивая судьба создала удобнейший случай, чтобы было легче сбросить меня с высоты моего величия в бездну. И вот божественное милосердие унизило меня, косневшего в величайшей гордыне и забывшего о воспринятой благодати». Абеляр П. История моих бедствий. Эл.ресурс: http://lib.ru/HRISTIAN/ABELAR/abelar.txt Элоиза -- это еще одно завоевание, приложение к завоеваниям разума. Он узнает о племяннице каноника Фульберта, ей было 17 лет. «Она была не хуже других и лицом, но обширностью своих научных познаний превосходила всех. Так как у женщин очень редко встречается такой дар, то есть ученые познания, то это еще более возвышало девушку и делало ее известной во всем королевстве. И рассмотрев все, привлекающее обычно к себе влюбленных, я почел за наилучшее вступить в любовную связь именно с ней». Абеляр П. История моих бедствий. Эл.ресурс: http://lib.ru/HRISTIAN/ABELAR/abelar.txt Это вопрос вкуса и престижа. Он хладнокровно разрабатывает план, который ему более чем удается. Каноник вверяет Абеляру Элоизу как ученицу. Дьявол не дремлет: между учеником и ученицей словно пробегает молния. Интеллектуальное общение скоро переходит в общение плотское. Абеляр забрасывает преподавание, свои труды, ему не до них.Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 34. «Я начал тогда небрежно и равнодушно относиться к чтению лекций, то я стал излагать все уже не по вдохновению, а по привычке и превратился в простого пересказчика мыслей, высказанных прежде. И если мне случалось еще придумывать новое, то это были любовные стихи, а не тайны философии». Абеляр П. История моих бедствий. Эл.ресурс: http://lib.ru/HRISTIAN/ABELAR/abelar.txt

Роман продолжается и углубляется. «Сначала нас соединила совместная жизнь в одном доме, а затем и общее чувство. Под предлогом учения мы всецело предавались любви, и усердие в занятиях доставляло нам тайное уединение». Там же. Рождается любовь, которая уже никогда не уйдет. Она переживет и неприятности, и драму.

Первая неприятность: тайное становится явным. Абеляр должен покинуть дом обманутого им хозяина. Они встречаются в другом месте, разлука только укрепляет их любовь.

Вторая неприятность: Элоиза беременна. Абеляр пользуется отсутствием Фульбера и похищает возлюбленную, переодев ее в монахиню, чтобы спрятать у своей сестры в Бретани. Элоиза рожает сына, получившего вычурное имя Астролябий. Третья неприятность: возникает проблема брака. Абеляр готов предложить Фульберту искупить свой грех, женясь на Элоизе. Отвращение Абеляра к супружеству связано не с тем, что он был клириком. Будучи простым посвященным, он мог жениться по всем канонам. Но он боялся, что, обзаведясь семьей, он подорвет свою карьеру преподавателя, станет насмешкой для школяров.

Первой по этому поводу высказывается Элоиза. В письме она предлагает Абеляру отказаться от мысли о супружестве. Абеляр отвергает жертву Элоизы. Он решается на брак, но на брак тайный. Чтобы успокоить Фульберта, его оповещают о браке, и он даже благославляет таковой.Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 35-36.

Однако же дядя Элоизы и его домашние, желая загладить свой прежний позор, начали говорить всюду о состоявшемся браке и тем нарушили данное обещание. Напротив, Элоиза стала клясться и божиться, что все эти слухи - ложь. Поэтому дядя, сильно раздраженный этим, часто и с бранью нападал на нее». Абеляр П. История моих бедствий. Эл.ресурс: http://lib.ru/HRISTIAN/ABELAR/abelar.txt Узнав об этом, Абеляр перевез Элоизу в женский монастырь Аржантейль, недалеко от Парижа, где она в детстве воспитывалась и обучалась. Он сам облек ее в монашеские одежды (кроме покрывала). Услышав об этом, ее дядя, родные и близкие еще более вооружились против Абеляра, думая, что он их грубо обманули, что он посвятил ее в монахини, желая от нее отделаться. «Придя в сильное негодование, они составили против меня заговор и однажды ночью, когда я спокойно спал в отдаленном покое моего жилища, они с помощью моего слуги, подкупленного ими, отомстили мне самым жестоким и позорным способом, вызвавшим всеобщее изумление: они изуродовали те части моего тела, которыми я свершил то, на что они жаловались. Хотя мои палачи тотчас же затем обратились в бегство, двое из них были схвачены и подвергнуты оскоплению и ослеплению. Одним из этих двух был мой упомянутый выше слуга». Абеляр П. История моих бедствий. Эл.ресурс: http://lib.ru/HRISTIAN/ABELAR/abelar.txt

После этого случая к нему пришли все его ученики, клирики. Он страдал больше от душевной боли, нежели чем от физической. Он все больше задавался вопросом: «Куда же мне деться? С каким лицом я покажусь публично? Ведь все будут указывать на меня пальцами и всячески злословить обо мне, для всех я буду чудовищным зрелищем». Его смущало также и то, «что, согласно суровой букве закона, евнухи настолько отвержены перед господом, что людям, оскопленным полностью или частично, воспрещается входить во храм, как зловонным и нечистым».Там же.

Абеляр пытается скрыть свой срам в аббатстве Сен-Дени. Связь со своей женой он поддерживал до самой смерти перепиской -- в письмах из одного монастыря в другой.

Интеллектуальная страсть спасла Абеляра. Залечив раны, он вернул себе и боевой задор. Невежественные и грубые монахи ему претят. Но и монахам он надоел своей гордыней. К тому же их уединенным молитвам мешает толпа учеников, прибывающих просить мэтра о возвращении к преподаванию. Он пишет для них свой первый богословский трактат. Его успех вызывает гнев: собрание, украсившее себя именем собора, созывается в Суассоне в 1121 году с целью осудить трактат.Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 36. На Суассонском соборе Абеляра заставили бросить собственными руками в огонь дорогое ему и злополучное сочинение о Троице, после чего автора заточили в монастырь св. Менарда, а затем отослали в монастырь Сен-Дени, монахи которого ненавидели Абеляра, изобличавшего их нравы.Баткин Л.М. Европейский человек наедине с собой. - М., 2000. - С. 146. С новой силой вспыхивают ссоры с монахами. Через год он бежит из этого. Позже он строит себе небольшую молельню Св. Троицы и живет там в одиночестве.

Его убежище вскоре обнаружено учениками, нарушающими его затворничество. Молельня растет, перестраивается из камня и получает провоцирующее имя -- Утешитель. «Я был должен, вместо того чтобы жить трудами рук своих, вновь заняться знакомым мне делом и обратиться к услугам своего языка. Школяры же стали снабжать меня всем необходимым - пищей и одеждой, заботились об обработке полей и приняли на себя расходы по постройкам, чтобы никакие домашние заботы не отвлекали меня от учебных занятий». Абеляр П. История моих бедствий. Эл.ресурс: http://lib.ru/HRISTIAN/ABELAR/abelar.txtСпокойная жизнь Абеляра длится недолго. Два новых апостола, как он их называет, составляют против него заговор. Речь идет о св. Норберте, основателе ордена премонстрантов, и св. Бернарде, реформаторе цистерцианского ордена из аббатства Сито.Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С.37.

Во главе врагов стоит Бернард Клервоский. Против еретика или неверного он знает только одно средство -- силу. Проповедник крестового похода, он не верит в то, что такой поход может быть интеллектуальным. В монастырской келье он предается мистическому созерцанию, чтобы, дойдя до его высот, вернуться в мир как судия. Апостол одинокой жизни, он всегда готов сразиться с теми, кто хочет привнести новшества, кажущиеся ему опасными. Столкновение с Абеляром было неизбежным. Атаку начинает правая рука Бернарда, Гильомиз Сен-Тьерри. В письме Бернарду он разоблачает нового богослова и побуждает своего именитого друга начать преследование.

Мистик Бернар Клервоский обвиняет Абеляра в самонадеянных и непозволительных умствованиях, в претензии на то, чтобы постичь Бога посредством жалкого человеческого разума, привлекая для этого «измышления философов и собственные новшества. В том же грехе, т.е. в переносе «диалектических» приемов на область теологии, в «непривычных новшествах» относительно слов и понятий, хором обвиняли Абеляра и другие противники.Баткин Л.М. Европейский человек наедине с собой. - М., 2000. - С. 154.

Один из учеников Абеляра предлагает организовать диспут перед собранием теологов и епископов. Мэтр должен возвыситься еще более в глазах своих слушателей. Св. Бернард тайком меняет план этого собрания. Аудитория превращается в собор, а его противник по диспуту -- в обвиняемого. В ночь перед дебатами он созывает епископов, показывает им собранное на Абеляра досье и представляет его как опасного еретика. Наутро последнему не остается ничего другого, как поставить под сомнение правомочность собора и воззвать к папе. Епископы посылают в Рим довольно мягкое осуждение. Встревоженный этим Бернард торопится, чтобы его обогнать. Его секретарь мчится к преданным Бернарду кардиналам с письмами, помогающими вырвать у папы суровое осуждение Абеляра, книги которого приговорены к сожжению. Абеляр вновь должен отправиться в путь, он укрывается в Клюни. На этот раз он сломлен. Петр Достопочтенный принимает его с бесконечным милосердием, примиряет его с Бернардом Клервоским, добивается от Рима снятия отлучения и помещает в Шалоне в монастырь Сен-Марсель, где тот умирает 21 апреля 1142 года. Знаменитое аббатство Клюни посылает ему письменное отпущение грехов и напоследок делает еще один весьма деликатный жест -- передает его прах Элоизе, аббатисе в УтешителеЛе Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003. - С. 38-39. («я пригласил переселиться в молельню Утешитель Элоизу и других оставшихся верными ей монахинь из ее общины; после же их переселения я подарил ей эту молельню вместе со всем имуществом»). Абеляр П. История моих бедствий. Эл.ресурс: http://lib.ru/HRISTIAN/ABELAR/abelar.txt

Такова эта жизнь -- типичная в своей необычайности. Абеляр был человеком с принципами, с устоявшимися взглядами, но не устоявший перед чувством любви. Пусть у многих исследователей эта любовь Петра к Элоизе воспринимается весьма скептически, на мой взгляд, она была искренней, настоящей.

Нападки, бегства, пережитая душевная и физическая боль, сопровождали Абеляра в течение всей его нелегкой жизни.

Заключение

«Люди знания» имели в средневековье много различных названий: учителя, мэтры, профессора, клирики, голиарды - но всех их объединяет одно понятие - интеллектуалы. Они представляли новый социокультурный тип человека, главным ремеслом которого было мышление и преподавание своих мыслей.

Причина, породившая интеллектуалов, - усложнение социальной жизни, вызвала расцвет городов. Города были концентрацией знаний, там располагались школы, кипела городская жизнь.

Интеллектуалы сформировали среду, где охотно критиковали общество с его институтами, выступали против учений видных церковных деятелей.

У этих бедных школяров не было ни постоянного жилья, ни доходного места, ни бенефиция, а потому они пускались в интеллектуальные авантюры. Они формируют костяк того школьного бродяжничества, которое было так свойственно XII веку.

Список источников и литературы

Источники

1. Абеляр П. История моих бедствий / Под ред. Сидоровой Н.А. - М., 1959.Эл. ресурс: http://lib.ru/HRISTIAN/ABELAR/abelar.txt

2. Антология педагогической мысли христианского средневековья. Т.1-2. - М., 1994.

3. Новеллино / Под ред. Андреева М.Л., Соколовой И.А. - М.: Наука, 1984.Эл.ресурс: http://lib.ru/INOOLD/WORLD/novellino.txt

Литература

4. Баткин Л.М. Европейский человек наедине с собой. - М., 2000.

5. Гуревич А.Я. Культура средневековья и история конца XX века // История мировой культуры. Наследие Запада: Античность - Средневековье - Возрождение. - М.:, 1998.

6. Дюби Ж. Европа в средние века. Пер. с фр. - Смоленск, 1994.

7. Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. - СПб., 2003.

8. Уваров П.Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в средневековой Европе. - М., 2000.

9. Федотов Г.П. Абеляр. - СПб., 1924.

10. Ястребицкая А.Л. Средневековая культура и город в новой исторической науке. - М., 1995.

ПЬЕР АБЕЛЯР (также ПЕТР АБЕЛЯР) (1079-1142) — известный французский философ и христианский богослов , которые еще при жизни получил известность как блестящий полемист. Имел много учеников и последователей. Также известен своим романом с Элоизой.

Биография Абеляра.

Биография Абеляра хорошо известна благодаря написанной им самим автобиографической книги “История моих бедствий”. Он родился в семье рыцаря в Бретани к югу от реки Луары. Он пожертвовал свое наследство и отказался от перспективной военной карьеры ради изучения философии и логики. Абеляр разработал блестящую философию языка.

Абеляр по сути был странником, он переезжал из одного места в другое. В 1113 или 1114 он отправился на север Франции, чтобы изучать теологию под руководством Ансельма из Лаона, ведущего библеиста того времени. Однако у него быстро развилась неприязнь к учению Ансельма, поэтому он переехал в Париж. Там он открыто распространял свои теории.

АБЕЛЯР И ЭЛОИЗА

Когда Абяляр жил в Париже, его наняли в качестве наставника для молодой Элоизы, племянницы Фульбера, одного из видных клириков. Между Абеляром и Элоизой возникли отношения. Фульбер препятствовал этим отношениям, поэтому Абеляр тайно переправил возлюбленную в Бретань. Там Элоиза родила сына, которого они назвали Астролябий. После рождения сына Абеляр и Элоиза тайно поженились. Фульбер приказал оскопить Абеляра, дабы тот не смог занять высокую церковную должность. После этого Абеляр от стыда принял монашескую жизнь в Королевском аббатстве Сен-Дени под Парижем. Элоиза же стала монахиней в Аржантее.

В Сен-Дени, Абеляр блистал своими знаниями в теологии, при этом неустанно критиковал образ жизни, который вели его товарищи-монахи. Ежедневное чтение Библии и трудов отцов Церкви позволило ему сделать сборник цитат- несоответствий учения христианской церкви. Он собрал свои наблюдения и выводы в сборник «Да и нет». Сборник сопровождался авторским предисловием, в котором Пьер Абеляр как логик и как знаток языка сформулировал основные правила примирения противоречий смысла и чувств.

В Сен-Дени была также написана книга “Теология”, которая была официально осуждена как еретическая. Рукопись была сожжена в Суассоне в 1121. Диалектический анализ Бога и Троицы Абеляра было признано ошибочным, а он сам был помещен под домашний арест в аббатстве Сен-Медар. Вскоре Пьер Абеляр вернулся в Сен-Дени, но чтобы избежать суда, ушел и нашел убежище в Ножан-сюр-Сэн. Там он вел жизнь отшельника, но его везде преследовали студенты, которые настаивали на том, чтобы он продолжал свои философские изыскания.

В 1135 Абеляр отправился в Мон-Сент-Женевьев. Там он снова стал преподавать и много писал. Здесь он выпустил «Введение в теологию», в котором он проанализировал источники веры в Троицу и прославлял языческих философов античности за их достоинства и за то, что они с помощью разума обнаружили многие из фундаментальных аспектов христианского откровения. Он также написал книгу под названием “Познай самого себя”, короткий шедевр, в котором Абеляр проанализировал понятие греха и пришел к выводу, что человеческие поступки не делают человека лучше или хуже в глазах Бога, ибо дела сами по себе ни хороши, ни плохи. Главное в делах — суть намерения.

В Мон-Сент-Женевьев Абеляр привлекал толпы учеников, среди которых было множество будущих известных философов, к примеру, английский гуманист Джон Солсбери.

Абеляр, однако, вызывал глубокую неприязнь у приверженцев традиционного христианского богословия. Так деятельность Пьера Абеляра привлекла внимание Бернара Клервоского, пожалуй, наиболее влиятельной фигурой в Западном христианском мире в то время. Абеляр подвергся осуждению со стороны Бернара, которого поддержал и Папа Иннокентий II. Его заключили в монастырь Клюни в Бургундии. Там, при умелом посредничестве игумена Петра Достопочтенного, он заключил мир с Бернардом и остался монахом в Клюни.

После его смерти было написано огромное количество эпитафий, что свидетельствовало о том, что Абеляр впечатлили многих из своих современников как один из величайших мыслителей и учителей своего времени.

Произведения Пьера Абеляра.

Основные произведения Абеляра:

• Введение в теологию,
• Диалектика,
• Да и нет,
• Познай самого себя,
• История моих бедствий.

Наибольшей популярностью пользуется произведение «История моих бедствий». Это единственная дошедшая до нашего времени средневековая автобиография профессионального философа.

Философия Абеляра.

Пьер Абеляр рационализировал отношения веры и разума. Он считал понимание обязательным условием веры – “понимаю, чтобы верить”.

Пьер Абеляр выступал с критикой авторитетов церкви, ставил под сомнение безусловную истинность их работ. Он считал безусловной лишь непогрешимость и истинность Священного Писания. Теологические измышления отцов Церкви подвергал радикальному сомнению.

Пьер Абеляр считал, что существует две истины . Одна из них – истина о невидимых вещах, находящихся за пределами реального мира и понимания человека. Понимание ее приходит посредством изучения Библии.

Однако, истину достичь, по мнению Абеляра, можно также путем диалектики или логики. Петр Абеляр подчеркивал, что логика работает с языковыми понятиями и способна помочь с истинной высказывание, а не с истинной вещей. Таким образом, мы можем определить философию Пьера Абеляра как критический лингвистический анализ . Также с уверенностью можно сказать, что Пьер Абеляр решает проблемы с точки зрения концептуализма.

Универсалии, согласно Пьеру Абеляру, не существуют в реальности как таковые, они существуют только в божественном уме, однако они обретают статус бытия в сфере интеллектуального познания, образуя “концептуальный мир”.

В процессе познания человек рассматривает различные аспекты и путем абстрагирования создает образ, которой можно выразить словом. По мнению Пьера Абеляра, слово имеет определенное звучание и одно или более значений. Именно в этом Абеляр видит возможную контекстуальную двусмысленность и внутреннюю противоречивость христианских текстов. Противоречивые и сомнительные места богословских текстов требуют анализа с помощью диалектики. В случае, когда противоречивость неустранима, Абеляр предлагал обращаться в поисках истины непосредственно к Священному Писанию.

Пьер Абеляр рассматривал логику как обязательный элемент христианского богословия. Поддержку своей точки зрения он находит в :

“В начале было слово (Logos)”.

Петр Абеляр противопоставлял диалектику софистике, которая не раскрывает истину, а прячет ее за переплетеньем слов.

Метод Пьера Абеляра предполагает выявление противоречий в теологических текстах, их классификацию и логический анализ. Выше всего Пьер Абеляр ценил возможность строить самостоятельные суждения, свободные от авторитетов. Не должно быть авторитетов, кроме Священного Писания.

Часто, находя противоречия в теологических текстах, Пьер Абеляр давал собственное толкование, разительно отличающееся от общепринятого. Конечно, это влекло за собой гнев ортодоксов.

Пьер Абеляр провозглашал принцип веротерпимости, объясняя расхождения в вероучениях тем, что Бог направляет язычников к истине разными путями, поэтому в любом учении может быть элемент истины. Этические взгляды Пьер Абеляра характеризуются стремлением отказаться от религиозного диктата. Сущность греха он определяет как осмысленное человеком намерение совершить зло или преступить божественный закон.