Мужчины пудрили волосы и брили лица

Теперь дворяне и горожане мужского пола носили короткий прилегающий кафтан и камзол, кюлоты - короткие мужские штаны. Слово это французское - имненно Франция была основной законодательницей мод того времени. К кюлотам полагались длинные шелковые чулки белого цвета и башмаки с пряжками. На втором месте после тупоносых туфель с пряжками были сапоги-ботфорты с широкими раструбами в верхней части голенища. Петр сам носил ботфорты, которые, по слухам, сшил себе сам... На голове модники того времени носили белый парик - он долго держал форму и придавал владельцу представительный вид. Те, кому скрывать лысину было ненужно, просто пудрили собственные волосы. Лицо, разумеется, брили - никаких бород.

Женский костюм - приталенный силуэт и широкие юбки

Лиф (или корсаж) женского платья с глубоким декольте плотно облегали плечи, грудь и талию дамы, а внизу, к бедрам, юбка сильно расширялась. Широкие юбки были на каркасах - панье , а позже фижмы. Иногда платья украшались шлейфами, и эти шлейфы, наряду с высокими каблуками у туфель доставляли барышням приличные неудобства. Весь наряд в целом не добавлял даме грациозности и кружиться в танцах им было непросто. Непросто было даже просто присесть... Представительницы прекрасного пола тоже нередко носили парики, а также шляпы.

Женщины старательно меняли свою внешность

На лицо наносили яркую косметику (румяна и белила), ведь при свечах лица бледнеют. Вошел в обиход язык «мушек» - искусственных родинок из тафты или бархата. Место на лице, куда наносилась мушка, было не случайным и было тайным посланием. Мушка в углу глаза означала: «Я вами интересуюсь», на верхней губе - «Я хочу вас поцеловать» и так далее. Также невербально общались с помощью вееров - они тоже стали модны.

У новых костюмов появились карманы

До сей поры карманов на одежде не было: ножи и необходимые бумаги носили а голенищем сапога, деньги иногда прятали за щеку. А вот на новых нарядах карманы были предусмотрены и, конечно же, сразу стали наполняться содержимым. Сам Петр в карманах своего кафтана носил записную книжку, готовальню с чертежными инструментами, коробочку с нитками и иглой.

Новая форма общения - ассамблеи

Похвастаться новыми нарядами знатные модники могли на ассамблеях. Эти собрания носили и развлекательный характер, но могли послужить и делу: в непринужденных беседах обменивались новостями, а в серьезных разговорах обсуждали важные дела. Ассамблеи заменили пиры, на которых преимущественно ели и выпивали. Здесь же преобладали общение, игры и танцы: полонез, менуэт, контрданс, англез, аллеманд. Хозяин дома, в котором проводилась ассамблея, должен был известить письмом или иным способом, куда следует приходить желающим. Раньше четырех часов встреча не начиналась, позднее десяти не заканчивалась, гости приезжали, когда пожелают. К слову, раньше мужчин принимали отдельно от женщин, а теперь прекрасный пол участвовал во встречах наравне с сильным полом.

У самого Петра было всего два парадных костюма

Вообще у Петра отмечали некоторую небрежность в одежде. Из своих выходных костюмов он чаще всего носил мундир капитан-бомбардира Преображенского полка или простой темный кафтан. Главным в одежде для него было удобство. Поэтому кружевных манжет он не любил - они мешали работать. А вот к выбору белья подходил более тщательно, предпочитая тонкое полотно.

Началась бурная пора его преобразований, среди которых он лет на десять совсем забыл об инокине Елене, как стали теперь называть бывшую царицу. И вдруг – как снег на голову: открылось, что в своем заточении инокиня имела роман с одним офицером, неким Глебовым! И больше того, сей Глебов оказался в числе заговорщиков, которые планировали свергнуть Петра и отдать власть сыну его от Евдокии Лопухиной – царевичу Алексею. Глебова посадили на кол, царевича Алексея задушили в каземате, а инокиню Елену отправили на Север, в дальний монастырь и оставили при ней одну лишь служанку-карлицу.
Здесь Евдокия Лопухина провела долгие годы, пережила и Петра, и вторую его жену Екатерину, и была, наконец, возвращена в Москву внуком своим Петром Вторым. Он окружил бабку почетом. – да на что уж ей был этот почет, когда вся жизнь оказалась растоптанной?..

Черноокая «Монсиха»

Здесь мы расскажем о главной любви царя Петра Алексеевича. Но прежде несколько слов о некоторых других обстоятельствах его личной жизни.
В своем обращенье с женщинами Петр быстро перенял привычки грубой среды матросов, солдат и ремесленников. Это было удобно и необременительно. У Меньшикова во дворце или у своей сестры Натальи он всегда находил к своим услугам сенных девушек, которым и платил, как обычный солдат: по копеечке «за объятье». Трудно сказать сейчас, что имелось в виду под словом «объятье» – половой акт или свидание. Но в результате этих «копеечных» объятий около 400 «женок» и «девок» имели от Петра детей! На вопрос, откуда у нее ребенок, такая счастливица отвечала: «Государь пожаловал милостью».
Это не мешало и матерям, и пожалованным им детям влачить скромное, почти бедное существование. А вот та, кого Петр едва не сделал своей законной женой – Анна Монс – детей от него не имела, но зато имела и дворец, и вотчины, и массу драгоценностей. Да еще и брала взятки за содействие в улаживании всяких тяжб, ведь ни одни чиновник не осмеливался супротивничать «царской зазнобе».
Так кто же была эта Анна Монс? Есть разные сведения об ее происхождении, известно только, что отец ее был ремесленником, но рано умер. Мать осталась с тремя детьми на руках: двумя девочками (Анной и Матреной) и мальчиком (его звали Виллемом – и он тоже сыграет роковую роль в жизни Петра). Дети были замечательно красивы, умны, живы, изящны. И чрезвычайно сообразительны. Вероятно, некоторое время Анна вела жизнь куртизанки, – во всяком случае, ей приписывали массу любовников. Среди них был и Франц Лефорт, друг Петра, который и познакомил царя с Аннушкой. Встреча состоялась в Немецкой слободе в Москве.
С этого момента чистенькая и по-европейски аккуратная Немецкая слобода стала как бы моделью будущей России для царя-преобразователя, а Анна Монс – идеалом женщины. Анна Монс была так красива, изящна, женственна, что один современник написал в восторге: «Она влюбляет в себя всех мужчин, сама того даже и не желая!»
Ее связь с царем продолжалась около десяти лет. Петр планировал уже сделать Анну законной супругою и царицей, но вдруг выяснилось, что она давно изменяет ему с одним элегантным немцем, саксонцем Кенигсеком, от которого даже имеет дочь! Открылось это лишь после внезапной смерти Кенигсека, – он утонул во время переправы.
Анну Монс подвергли аресту, но впрочем, царь был склонен ее простить. Он слишком, слишком любил свою Аннушку! Свою? Нет, сердцу не прикажешь, и уже прощенная Анна Монс твердо объявила ему, что хочет выйти замуж за прусского посланника Кайзерлинга. Царь отступил, – впрочем, тогда он уже встретился со своей будущей второй женой Екатериной.
Анна рано лишилась мужа, заболела чахоткой. Но и больная, не могла обходиться без любовных утех, Она взяла к себе на содержание красавца шведа. Теперь уже за радость любви платила она, и очень щедро…

День берет своё начало, а вместе с ним и Великий русский царь начинает планировать свою поездку за пределы государства Российского. Царь долго обдумывал причину, по которой он должен уехать. И тут внезапно вернулся его тайный агент и доложил ему обо всём, что видел он. Петру первому всё очень понравилось, и он даже придумал причину своего отъезда. Для всех свои подчиненных он ехал за новыми технологиями, но на самом деле ему просто надоело сидеть дома и долгими вечерами вязать носки. Снарядив экспедицию, которая состояла из него одного, так как это дело трудное и опасное. Царь был не промах и добрался до Европы за два дня на самолёте компании «Пегас туристик». Первым делом он забронировал себе номер в гостинице и решил осмотреться. Много всего сразу заинтересовало его и немецкое пиво, и итальянская пицца и даже английский чай, но единственное, что повергло его в ужас это французские лапки, ну или не совсем французские, а точнее совсем не французские, а лягушачьи. Прожил он в Европе не долго. Пришло время обратно возвращаться. А технологий то новых и нет совсем. Но когда выходил Петр из метро ему уличный торговец всучил целый пакет невесть чего. И пошел Великий Царь домой с этим мешком, ибо в самолет его с ним не пустили, а за багаж ему нечем было расплачиваться. Долго шел царь и остановился он у одного африканского племени. И решил он их всех с мылом помыть, но не отмылись афроамериканцы от своего естественного цвета кожи. Плюнул он на них и пошел с миром дальше. В этот раз он сделал привал на обед. Смотрит в мешок и думает, что же с этим делать? И стал он картошку друг о друга тереть, да так тер, что руки аж задымились и разомкнув их он увидел её. Да именно её, картошку фри. Поняв всю гениальность своего изобретения, Петр первый с гордостью продолжил нести мешок с картошкой. Ласково он называл ее картошечка. Придя домой в Россию матушку, он увидел, как сильно она отличается от Европы. Ни одного кафе, ни одной гостиницы. И поэтому он решил пойти сразу домой. Наутро его подданные пришли к нему в покои. Перед ними предстала такая картина. Великий русский царь спал в обнимку с мешком в каких-то непонятных лохмотьях. Будить они его не стали. Проснувшись к обеду, он почувствовал голод и холод. И сразу понял, что он в России. Положив свою любимую картошечку на кровать, он решил переодеться. Надев пижаму и ночной колпак. Спустившись в гостиную, где его ждали слуги,он торжественно объявил о своём приезде из Европы. Подданные начали расспрашивать его о технологиях заморских. Он сразу, взлетел в свою комнату, как молодой чайка. И с блаженной улыбкой вернулся с мешком картошки. Впоследствии он рассказал о технике приготовления картошки фри. Но он ещё не знал, что против него готовиться заговор…

Собственно переводы и даже переделки иностранных светских повестей-романов были популярны на Руси еще с XVII века. XVIII столетие сохраняет запас этих чужих по происхождению повестей и значительно расширяет их*. Это – обычно авантюрные романы, в которых рассказывается о многочисленных и необычайных приключениях, нередко фантастических, – невероятно восхитительных молодых героев, влюбленных и храбрых, странствующих из страны в страну и в конце концов увенчивающих свои похождения браком с любимой. Такова, например, «История о храбром кавалере Евдоне и о прекрасной принцессе Берфе», мораль которой – прославление верной любви, преодолевающей все препятствия.

На основе усвоения западных авантюрно-рыцарских романов создавались и свои русские повести, также в основном представляющие собой переделки, но уже вольные, популярных переводов; при этом они как бы вновь строились на русской почве, перестраивались внутренне, наполнялись своим, русским содержанием. В центре их обязательно стоит образ нового героя, молодого человека русского юноши, перед которым реформы Петра открыли весь мир, который ринулся на завоевание этого мира. Он не хочет больше молиться и рабствовать. Он хочет сам схватить свое личное счастье, хочет делать карьеру, добиваться власти и богатства. Мысль Петра о том, что не «порода», а личные дарования; сила воли, настойчивость, ловкость должны давать молодым людям успех в жизни, мысль, разрушавшая окостеневшие феодальные представления, оказалась понятной многим его молодым современникам. Этот герой, русский дворянин, предприимчивый, смелый, стремится на Запад, туда, где больше простора для него, и где человек более свободен от пут церкви и московской старины. Этот герой – идеал нового человека; он изыскан, благовоспитан, он умеет танцевать и биться на шпагах, умеет играть на флейте и сочинять нежные песенки. Захватывающие опасности, приключения не пугают его. Наоборот, после застоя жизни Московской Руси они кажутся ему прекрасной мечтой об яркой, активной, волевой человеческой деятельности.

Среди авантюрных повестей этого типа лучшей следует признать - «Гисторию о российском матросе Василии Кориотском и о прекрасной королевне Ираклии Флоренской земли».

Эта «Гистория» построена на вольно переработанном сюжете «Гистории о гишпанском шляхтиче Долторне», весьма популярной и известной во множестве списков, несходных друг с другом, т.е. обнаруживающих творческое отношение к ее тексту русских переписчиков-соавторов. В русской «Гистории» рассказывается о некоем дворянском юноше Василии Кориотском, жившем в крайней бедности в «российских Европиях»; это – очень характерное обозначение новой России: автор хотел подчеркнуть им, что Россия – теперь уже европейская страна. Василий решил поступить на службу ради денег; службу во флоте, детище Петра.

Рромантика далеких путешествий прельщала юношей, искавших способов и выдвинуться, и узнать жизнь не в московских приказах или в деревенском захолустье. Василий стал матросом; он очень хорошо изучил мореходное дело, «и за ту науку на кораблях старшим пребывал и от всех старших матросов в великой славе прославлялся». И здесь в авторе повести говорит человек петровского времени, знающий, что морская наука – лучший путь к почестям.

Наконец, – опять черта эпохи, – Василия отправляют (по собственному желанию) в Голландию «для наук арихметических и разных языков». Василий поселился в Голландии у богатого купца, и тот так полюбил его, что вскоре поручил ему свои торговые дела. Василий заработал, торгуя, много денег. И это опять характерная черта: уважение к торговле, которое Петр пропагандировал, тяга к торговым операциям и в среде русского дворянства.

Василий поехал в Россию повидаться с отцом; но его застигла на море буря. Корабль Василия погиб, и он сам оказался на некоем острове; здесь он попал к разбойникам, жившим на острове; его ловкость привела к тому, что он стал их атаманом, хотя сам он не занимался разбоем. Однажды он обнаружил в жилище разбойников прекрасную девушку, которую они держали в плену; это была Флоренская королевна Ираклия. Василий и Ираклия полюбили друг друга и вместе бежали с разбойничьего острова. Много пришлось им потом испытать приключений, но наконец они поженились, и Василий стал королем Флоренским. Таким образом, усердие Василия в изучении наук, его дарования, его смелость и самая верная любовь к Ираклии оказались рано или поздно вознагражденными, бедняк-дворянин стал королем, иностранные короли и вельможи склоняются перед смелым русским человеком.

Краткое содержание:

В ней рассказывается о моряке, чья жизненная история была интересна и захватывающая. Сначала он пошёл в моряки, чтобы обеспечить проживание отца. В этом деле у него был явный успех и нашего моряка Висилия, сына Иоанна, Кориотского отправили в " Галандию для лучшего познания наук". Там его приметил купец и позвал к себе работать-товары возить в разные страны. Проработал так Василий несколько лет, но решил навестить отца, "как урочный термин пришёл, чтоб ученикам - матросам маршировать в Санккпетербурх". Но не пустили его. Просил " оный гость" напоследок во Францию съездить, чтобы ещё прибыли принести. Пробыл там два года. Когда же поехал в Россию, то попал в шторм, через семь дней после отплытия, единственный выжил. Попал на остров к разбойникам, впоследствии сделался атаманом. Но хотел бежать вместе с царевной Ираклией, дочерью "великого короля флоренского", которая там томилась среди разбойников. Однажды Василий увидел рыбаков и договорился с ними о переправе. Когда они перевозили его с царевной, разбойники прознали про это, но догнать не сумели. Они вырвались и прибыли в Цесарию, где " с великою славою принят цесарем". Прибывший на поиски Ираклии адмирал Флоренского государства обманом увозит королеву, Василия же приказывает утопить, однако благодарные российскому матросу за щедрость флоренские офицеры кладут Василия в лодку, а адмиралу говорят, что утопили. В итоге Василия прибило к маленькому острову, откуда рыболов переправляет его во Флоренское государство. Через три месяца прибывает и адмирал с царевной. Флоренский адмирал наврал королю, чтобы жениться на царевне. Когда же Ираклии суждено было выйти замуж за адмирала, появился Василий, "взяв арфу, нача жалобную играть и петь арию". Ираклия его узнала. А про все произошедшее на корабле узнал цесарь и направил своих людей, чтобы восстановить справедливость и наказать адмирала. Так и сделали: " Василий же повеле адмирала пред войском цесарским вычесть и с живого кожу снять". 1703-1726

Анонимные «повести -гистории». Авантюрно - приключенческие повествования, ближе к жанру романа. Написаны под воздействием куртуазных, рыцарских романов, а также русских волшебных и бытовых сказок.

Гистория о:

Российском матросе

О храбром российском кавалере Александре и любительницах его Тирре и Элеоноре (+Гедвиг-Доротея)

Российском князе Иоанне (любовная)+эротические сцены (читать не рекомендуется)

Были в петровское время и другого рода повести, главным содержанием которых были не приключения героев, а их чувства, тонкие и глубокие переживания, в частности переживания любви. В них пропагандировался идеал совершенного светского кавалера, идеал верности, идеал серьезного чувства. Этот идеал был выводом из тех уроков, которые преподали русским людям и «Приклады како пишутся комплименты разные», и переводные пьесы петровского репертуара, и ассамблеи. Такова, например, первая часть «Истории об Александре, российском дворянине». В целом эта «История» представляет собою пространное произведение, довольно механически составленное из нескольких отдельных новелл западного происхождения, объединенных только именем главного героя (и отчасти второго героя, также российского дворянина, Владимира), причем характеристика героя меняется от новеллы к новелле. Здесь и галантно-психологическая повесть, и эротические анекдоты, и авантюрно-рыцарский роман. Наиболее интересна в этом объединении именно первая часть, явственно отделяемая от остальных новелл. В ней повествуется о том, как русский дворянин, очень красивый и образованный юноша, поехал за границу; побывав в Париже, он поселился в городе Лилле во Франции. Он полюбил здесь хорошую девушку, дочь пастора Элеонору, и она полюбила его. Взаимные чувства молодых людей, их скромные признания в любви, изящное ухаживание Александра за любимой девушкой подробно описаны в повести. Они поклялись в вечной верности друг другу. Но вот Александра увидела знатная и богатая особа, дочь генерала Гедвиг-Доротея, и влюбилась в него. Она нахально добивалась любви Александра, и ей удалось добиться того, что он изменил Элеоноре. Узнав об этом, Элеонора от горя заболела. Александр вернулся к ней, проклиная Гедвиг-Доротею, но было уже поздно. Элеонора умерла, простив Александра.

Лирический характер новеллы приводит к появлению в ней обильных стихотворных вставок; в сцене, когда Элеонора умирает, изложение переходит как бы в стихотворную драму. Все особенности языка и, в частности, словаря петровского времени мы можем наблюсти и в «Истории об Александре». В.Н. Перетц отмечает в ней и славянизмы: граде, в руце, имаши, хощешь, верно суща, глас, очима, елико, зело, не убо, несть, обаче, в болезни сущу, обрящет, рамо и т.д., и иностранные слова: мадел (модель), фартуна, фундамент, рекомендовати, персона, компания, – и мифологических Марса и Сатурна.

Эта «Гистория об Александре, российском дворянине»(предположительно написана в начале 20-х годов XVIII века) схожа с «Гисторией о матросе». Александр сказал родителям, что хочет учиться, и уехал.

Элеонора - дочь пастыря, Гедвиг - генеральская дочь. Александр мечется,но он сбегает от них. (правда в кратком пересказе, Элеонора погибает из-за Гедвиг).

Тирра появляется → соперничество с другими кавалерами. Отправляется с Тиррой в Россию. Александр постоянно думал: «Как предстану перед царем?»

пока едут на них нападают разбойники → Их украли, продали → Александр - Флорида, Тирра - Китай. Во Флориде Александра откормили, чтобы убить и съесть. Но Александр стал сильным и всех заколол, «яко скотину» и жив остался. Бежал через Эфиопию к Египту. Из Египта поехал на Мальтийский остров. Там же каким-то образом оказал его возлюбленная. Закончилась жизнь Александра: решил искупать в Балтийском море и утонул.

Занимательность, интерес слушателей.

Краткое содержание:

В столичном граде Москве жил некий знатный дворянин именем Димитрий, был он добронравен и смел, помогал бедным, за что всемогущий Бог даровал ему сына, прекрасного юношу, которому по красоте его дали имя Александр.

Мальчик имел острый разум и склонность к наукам, однако предпочитал проводить время в забавах. В двенадцать же лет пришёл юноша к отцу и просил отпустить его посмотреть на белый свет и заморские страны. Отец слёзно его упрашивал, мать рыдала, но ничем его было не остановить. Дали на память два золотых кольца с бриллиантами, наказали никому не отдавать их и отпустили.

Сел Александр на коня, взял одного слугу и поехал. Много земель проехал, достиг самого Парижа, а по дороге весьма лестное услышал о городе Лилле, и захотелось ему взглянуть на сей град. Только увидел - возрадовался безмерно и подумал: неспроста сие - либо буду в этом городе в великой чести, либо погибель моя здесь. Нанял квартиру около пасторского дома, зажил, проводя время в увеселениях и забавах, а спустя некоторое время за красоту свою и остроумие был почтён меж приезжими как самый приятный кавалер.

Но вот однажды нашло на него уныние, и стал он наигрывать на флейте жалостливые ноты.

От этих печальных напевов проснулась пасторская дочь и, сев к окну слушать, послала служанку проведать, кто играет. Девка пришла, спрашивает, а слуга отвечает: «Господин мой от уныния избавляется». Александр же вышел на голоса и, узнав, что им заинтересовалась пасторская дочь Элеонора, выбежал на улицу посмотреть, а увидев, дивился красоте её.

По совету служанки он пишет Элеоноре письмо с пламенным признанием в любви и получает обнадёживающий ответ. Выздоровев от болезни, Александр одумался и стал жестоко корить себя: «Безумен есть аз! сколько времени провёл в муке ради негодной любви женской! Ныне с чем возвращуся в дом отца моего? Не знав поля, не видав неприятеля, не слышав ружейного стуку, как послужу монарху моему?».

Впрочем, раздумье его было недолгим: упросив знакомого купца устроить пир, юноша сел с Элеонорой за отдельный маленький столик. Целый вечер забавлялись они в карты, а Александр напевал тихонько ей арии и нашёптывал страстные речи. Элеонора обещала ему свою любовь, но потребовала письменной клятвы в верности, и Александр кровью своей написал такую клятву. Вдобавок обещался никуда не отлучаться из своей квартиры; впрочем, пылкая любовь Элеоноры вознаграждала за всё.

Три года продолжалась их счастливая любовь, ничто не омрачало её. На четвёртый же год, уверившись в преданности Александра, Элеонора разрешила ему прогулки за город. Тут-то и подстерегла юношу генеральская дочь Гедвиг-Доротея. Настигла его в полях и, извлёкши меч, обещала Александру заколоться, если не допустит его красоты насладиться. И так угрожала, доколе желание её не сотворил. Вернувшись домой, Александр крепко уснул и пропустил обычный час ночного свидания. В тревоге прибежала Элеонора, видит спящего, слышит, как во сне нашёптывает имя Гедвиг-Доротеи, догадывается обо всём. Стала слёзно корить его: «О проклятое непостоянство кавалерское! о змеиное лукавство! о львиное свирепство!». В сокрушении неостановимо плакала и стенала девушка, впала в горячку, стала таять и, недолго промаявшись, умерла.

Горько переживал Александр случившееся; повелел сделать ей гроб и на верхней доске надписать: В. П. Э. А. Р. У. Г. Д., что означало: «В верности пострадала Элеонора Александра ради, ухищрением Гедвиг-Доротеи». Послал пастору письмо, выразил сожаление и приписал - «дом вечный» при сём присылаю«.

А в день погребения Александр, во всём чёрном, шёл за гробом и во время службы, глядя на лицо девушки, горько плакал. А потом, взяв кольцо своё в рот, стал прощаться, наклонился над покойной и незаметно около правой щеки её кольцо выронил. И могилу, отобрав у могильщиков заступ, засыпал и сровнял собственными руками.

Вскоре после этого Александр перебирается в Париж и влюбляется в дочь королевского гофмаршала Тирру. Пишет ей любовные послания, но ту только забавили пылкие уверения, а когда Александр в очередной раз написал, что умирает от любви, и попросил: «приди и предай сама меня смерти», Тирра ответила: «Если ты хочешь любить меня для одного лакомства, то ничего не получишь, а если до времени законного брака будешь любить меня сестрически, то напиши о том собственною кровью». Любовники обмениваются письменными договорами. Но начавшуюся пылкую любовь подстерегают недоброжелатели. От клеветы и наветов Александр вынужден бежать. Верный друг Владимир сопровождает его. Тирра, взяв латы, меч и копьё, едет с ними.

На странников нападают разбойники; в жестокой сече рыцари немилостиво обходятся с нападавшими: «У кого главу, у кого руку или ногу от тела отделяли». Но в темноте и в лесной чащобе они теряют друг друга и далее странствуют поодиночке. Александр «от печали мало едяше», бессилен стал: проезжие рыцари сняли с него доспехи. Он идёт куда глаза глядят, набредает на умирающего рыцаря, который оказался великим «Кавалером Гнева». Тот просит «погрести тело его» и завещает доспехи. Александр уезжает в Египет, для смотрения дивных пирамид, потом едет в Англию, где бьётся в рыцарских поединках, выручает разорённого рыцарями купца. А на празднике флота Александр, сидя недалеко от адмирала, несколько раз переглядывается с его дочерью. Об этом доносят адмиралу, и тот бросает Александра в темницу, из которой ему удалось выбраться только с великим трудом, через глубокий подкоп. Выйдя на волю, он нанял корабль и отправился на Мальту, где встречается со своей возлюбленной Тиррой (она всё это время была простой служанкой в Испании).

Пропировав целую неделю, влюблённые решают ехать в Россию. Верный друг Александра славный рыцарь Тигранор провожает их до Амстердама, где они садятся на корабль. На пятый день плавания случился шторм, буря ломает все мачты. Неуправляемый корабль носит по волнам. Все уже свыклись с мыслью о неминуемой гибели, но вдруг буря стихает, и морякам удаётся бросить якорь. Однако тут же на них нападают разбойники, которые, забрав всё, что было на корабле, продают Тирру в рабство китайскому купцу. Александра же вместе с другими продают во Флориду. Во флоридской же стороне люди были «человекоядцы». Они начали откармливать его, как скотину, чтобы на праздник убить и съесть.

Александр был уже приведён на убой, но успел выхватить нож и всех, кто был близко, порезал, сам же скрылся в соседнем лесу. А потом шёл не переставая через Новую Испанию в Эфиопию, пока не добрался до Египта. Там достал латы и отправился на Мальту, где дождался своего друга Тигранора, чтобы вместе поехать в Китай на поиски Тирры.

Освободив Тирру, рыцари едут с нею во Францию. Тем временем отыскивается и Владимир. Но злоключения героев ещё не кончились. На пути в Россию, купаясь в море, Александр тонет. Тирра закалывается. Любовников погребают вместе. Но тут является злая героиня первой части Гедвиг-Доротея. Узнав обо всём происшедшем, она приходит в неописуемую ярость, извлекает труп Тирры из гроба и бросается с ним в пропасть. Владимир привозит родителям Александра печальные вести и как может утешает их. Те «по многим рыданиям и плача» вместо Александра Владимира своим наследником учинили.

«Гистория о Российском купце Иоанне»

Кроме указанных двух повестей петровского времени, лучших из дошедших до нас, следует упомянуть бытовую и психологическую новеллу «Историю о российском купце Иоанне и о прекрасной девице Элеоноре». Она интересна уже тем, что герой ее – не дворянин, а молодой купец, и притом такой же галантный и образованный кавалер, как дворяне Василий или Александр. Нельзя не видеть в этом отражение того подъема, который охватил при Петре верхи купечества. Русский купецкий сын Иоанн едет по приказу отца в Париж «для изучения иностранных наук», – «к знатному купцу Анису Мальтику»; у него начался роман с дочерью Мальтика Элеонорой; затем сестра Элеоноры Анна-Мария, соперница ее (эта ситуация отчасти сходна с ситуацией повести об Александре), сообщила обо всем родителям. Мальтик побил Иоанна и выгнал его, а Элеонору выдал насилию замуж за француза, «лейб-гвардии унтер-офицера». Иоанн вернулся в Россию, но всю жизнь не мог забыть Элеонору.

Из конспекта:

Отец отправил учиться Иоанна в Париж, тот добился успехов. У учителя была дочь, она влюбилась, писали друг другу любовные письма, жили в одном коридоре. В «Гистории» описываются эротические сцены. Герои обращаются друг к другу с ариями. Одна из сестер влюбилась, но Иоанн ее не любил. Обо всем узнал отец. И поспешно выдал их за другого человека. Иоанн постоянно думал о своей возлюбленной.

Краткое содержание:

В новгородском уезде Российского государства во граде Старой Русе жил некий купец, именем Иоанн Евдокимов. Для торга часто ездил он в Санкт-Петербург, а потом, набрав денег, переселился из Старой Русы в столицу и стал торговать, отправляя корабли во все приморские города.

У купца того был сын, тоже Иоанн; ещё мальчиком брал его с собой отец для увеселения и для науки, и сын привыкал к торговле. А как подрос до семи лет, отдал отец его в учение одному безногому грамотею. В праздники всех учеников отпускали, и все гуляли, а этот оставался, усядется в уголочке и снова учится. По прилежанию своему в скорое время обучился он и грамматике, и математике. Пришёл к отцу и сказал: «Батюшка, я выучился». Отец говорит: «Ладно» и взял его от учителя. И стал он записывать около отца проданные товары, чтобы потом по записочкам деньги собирать.

А в пятнадцать лет отослал его отец во французский город Париж, к одному знатному купцу Атис Мальтику. И купец этот французский скоро убедился, что малый сноровист и понятлив, поручил ему пакгаузные ключи и назначил приказчиком. У купца же были свои дети - мальчик, ещё в малых летах, и две дочери-девицы; а кроме этого ещё жила препорученная ему дочь испанского купца Елеонора, из весьма хорошего рода и очень красивая собой.

Целыми днями сидел Иоанн в конторе, занимаясь делами, а комнатка испанки находилась рядом. И вот однажды, когда хозяина не было дома, был он в конторе, отправлял письма в Россию и подумал, дай-ка взгляну я на эту заморскую красоту, о которой так много говорят. Подошёл к комнатке, тихонько приоткрыл дверь и увидел её в ночной сорочке - красуется перед зеркалом, примеряя дорогое платье. Посмотрел он на её лицо и похолодел: пробило ему сердце словно острой стрелой. И подумал, как же счастлив будет тот, кого она полюбит. Притворил неслышно дверь и пошёл по своим делам.

Много дней прошло, а никак не мог Иоанн её забыть и всё думал и думал о том, как бы найти ему способ познакомиться с Елеонорой. Стал почасту беседовать с её камердинером Селибрахом, просил того помочь, дарил ему деньги; а однажды всю ночь о ней думал, а как рассвело, оделся в самое лучшее платье и отважился написать ей письмо, решив - не получу милости от неё, то уеду в Россию, к отцу. «Ваша милость, - пишет в письме, - внутри моего сердца огненное пламя запалили и в великое уныние привели». И просил заморскую красоту ответить на его любовь, за что обещал до смерти рабски служить ей. «Если же не люб я вам, - заключал Иоанн, - то не увидите меня более в Париже». Запечатал письмо печатью, позвал Селибраха и просил передать.

Тот мигом исполнил поручение, сказав Елеоноре, что-де шёл мимо Иоанновой каморки и услышал арию, такую горестную и печальную, что не выдержал и заглянул в комнату. Иоанн же в сокрушении сидел на кровати, держал письмо и просил передать вам.

Елеонора тотчас же распечатала письмо, прочтя, улыбнулась и на обороте того же письма написала свой ответ, где удивлялась смелости Иоанна, давала ему надежду, но предупреждала, как бы он не пожалел: «Любовь получишь, а здоровье погубишь!». Отнёс Селибрах письмо, а по возвращении его Елеонора спрашивает, что Иоанн делает? Тот говорит - опять жалостливо поёт. Елеонора подошла к дверям, послушала арию, вернулась к себе, взяла поднос, две серебряные чаши и серебряную стопку. В чаши она налила сладкой водки, в стопку старого старенбургского пива и пошла к Иоанну.

«Твои слёзные арии», - сказала Елеонора, - «побудили меня безо всякого стыда открыть твою дверь». Села к нему на кровать и говорит: «Прошу, выпей водки, а я выпью другую чашу, а потом вместе выпьем с тобою пива и не будем бояться никакого дива». Выпили и любезно поцеловались. Тут вбегает Селибрах и испуганно говорит, что вернулась хозяйка. (Она с дочерьми ездила к родственникам.) Влюблённые поспешно расстались, заверяя друг друга в обоюдной верности.

Старшая же хозяйская дочь Анна Мария догадалась, что Елеонора с Иоанном о любви совещались. Она написала Иоанну письмо, укоряла его и признавалась ему в любви. Юноша всю ночь не спал, плакал, понимая, что любви его с Елеонорой теперь конец. Пишет он своей возлюбленной записку: «Я, несчастный, умираю, а с вами особливое нечто говорить желаю».

Елеонора прочла и всё поняла. Без робости направилась она к Иоанну, пала ему на грудь и любезно целовала, сняла со своей руки золотое кольцо и ему подарила. Иоанн же говорил ей о своей пламенной любви, а потом упросил её «скидавать платье и на сей моей кровати ложиться, и как вам приятно, так и будем веселиться». Елеонора же, видя Иоанна в великом жаре любви, не отреклась скинуть с себя платье и в любви Иоанну ещё более приятна явилась. И так они пребывали в любовных забавах, а потом здравы и веселы встали.

Но на этом их любовное счастье и кончилось. С помощью своей хитрой сестры Анна Мария выкрадывает любовные письма влюблённых и показывает их матери. Та, ни слова не говоря, относит их мужу, Атис Мальтику. Разгневанный купец сурово проучил любовников: Иоанна отстегал толстой плетью; девушку же совестил, потом бранил, потом немилостиво ругал, но Елеонора гордо молчала. В скором же времени выдал её замуж за унтер-офицера.

Как услышал Иоанн, что Елеонора против её воли отдана в замужество, тотчас же отправился на пристань, нанял корабль и поехал в отечество своё. Приехав, пошёл к отцу своему и начал жить в благополучии, «только всегда имел в мыслях возлюбленную свою Елеонору, которая никогда из его мыслей не выходила».

4. «Гистория о некоем шляхетском сыне». Душещипательная пьеса.

Итог:

В гисториях герои ничего не боятся. В повестях петровского времени, как и в лирике, отразился тот культурный и моральный рост лучших людей России, который явился результатом преобразования страны.Г.В. Плеханов пишет о петровском времени: «Передовые россияне учились прилично держать себя в обществе и говорить дамам "комплименты". Многие из них, наверно, усваивали это искусство с большей охотой, нежели "навигацкую" науку. Литература отразила в себе совершавшуюся перемену общественных привычек. Герои некоторых русских повестей первой половины XVIII века говорят языком, который, в значительной степени сохраняя старую московскую дубоватость, делается якобы утонченным и порой становится напыщенным и слащавым. Когда кто-нибудь из этих господ влюбляется, это значит, что его "уязвила Купидова стрела". Влюбившись, они очень скоро приходят в "изумление", т.е. сходят с ума.

Впрочем, художественные достоинства литературных произведений петровского времени были еще не очень высоки. Страна, занятая войной и реорганизацией всего своего уклада, стройкой фабрик, городов, кораблей, – не имела еще сил для создания нового полноценного искусства. Но прошло несколько времени, и это искусство явилось.

Полноценным выразителем прогрессивного значения времени Петра явился великий Ломоносов; его предшественниками – каждый по-разному – были и Кантемир, и Тредиаковский.

По-солдатски грубый и неразборчивый в связях – и практически однолюб; мстительный рогоносец – и нежный любовник; отец сотен незаконнорожденных детей – и одинокий, преданный самыми близкими на ложе любви человек. Именно таким рисуют образ Петра факты, дошедшие до нас.

Евдокия Лопухина

Сексуальным воспитанием мальчиков царской семьи в императорской России 18–19 веков занимались придворные дамы. Но это все было уже после Петра. А при дворе его матери, вдовой царицы Натальи Кирилловны, такие упражнения всем бы показались нечестивыми. Старинное благолепие и набожность почитались здесь особо, вот почему ни о каких сексуальных утехах до брака юному царю и мечтать даже нельзя было. Правда, уже тогда был у него в услужниках Алексашка Меньшиков, который имел сексуальный опыт аж с 14 лет (в чем сам не раз признавался). Но царь Петр Алексеевич при мысли о плотских утехах тогда лишь краснел и отмахивался. И так же, полностью доверившись выбору своей матушки, он женился в 17 лет на Евдокии (Авдотье) Лопухиной.

Лопухины были худородными и небогатыми дворянами, да это и к лучшему, рассуждала царица Наталья Кирилловна, – будут видеть в царе благодетеля и в политику не полезут. К тому же Евдокия-Авдотья была на редкость тихой, благонравной и красивой девушкой, настоящей павой из русских сказок.

Сперва все шло, как замыслила старая царица: невестка исправно рожала детей (из которых, правда, выжил лишь царевич Алексей) и души не чаяла в своем «свет-Петрушеньке». Да вот только он с безмолвной и туповатой женой очень быстро заскучал. Через три года обе царицы – мать и жена – узнали, что завелась у Петра на стороне «бабенка иноземная», Анна Монс, «Монсиха». Речь об этой незаурядной женщине пойдет впереди. А здесь мы лишь доскажем грустную историю брошенной царицы Евдокии Лопухиной.

Петр был так увлечен Анной Монс, что и думать почти забыл о своей законной жене. Даже на ее слезные письма не отвечал. А вернувшись из первого своего путешествия за границу, поставил вопрос ребром: развод, и значит, для него свобода, а для нее – заточенье в монастыре. Евдокия принялась, было, упорствовать. Царь не стал с ней церемониться, – отобрал сына, а саму сослал в Суздаль, в женский монастырь.

Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе. Художник Н.Н. Ге

Началась бурная пора его преобразований, среди которых он лет на десять совсем забыл об инокине Елене, как стали теперь называть бывшую царицу. И вдруг – как снег на голову: открылось, что в своем заточении инокиня имела роман с одним офицером, неким Глебовым! И больше того, сей Глебов оказался в числе заговорщиков, которые планировали свергнуть Петра и отдать власть сыну его от Евдокии Лопухиной – царевичу Алексею. Глебова посадили на кол, царевича Алексея задушили в каземате, а инокиню Елену отправили на Север, в дальний монастырь и оставили при ней одну лишь служанку-карлицу.

Здесь Евдокия Лопухина провела долгие годы, пережила и Петра, и вторую его жену Екатерину, и была, наконец, возвращена в Москву внуком своим Петром Вторым. Он окружил бабку почетом. – да на что уж ей был этот почет, когда вся жизнь оказалась растоптанной?..

Черноокая «Монсиха»

Здесь мы расскажем о главной любви царя Петра Алексеевича. Но прежде несколько слов о некоторых других обстоятельствах его личной жизни.

В своем обращенье с женщинами Петр быстро перенял привычки грубой среды матросов, солдат и ремесленников. Это было удобно и необременительно. У Меньшикова во дворце или у своей сестры Натальи он всегда находил к своим услугам сенных девушек, которым и платил, как обычный солдат: по копеечке «за объятье». Трудно сказать сейчас, что имелось в виду под словом «объятье» – половой акт или свидание. Но в результате этих «копеечных» объятий около 400 «женок» и «девок» имели от Петра детей! На вопрос, откуда у нее ребенок, такая счастливица отвечала: «Государь пожаловал милостью».

Это не мешало и матерям, и пожалованным им детям влачить скромное, почти бедное существование. А вот та, кого Петр едва не сделал своей законной женой – Анна Монс – детей от него не имела, но зато имела и дворец, и вотчины, и массу драгоценностей. Да еще и брала взятки за содействие в улаживании всяких тяжб, ведь ни одни чиновник не осмеливался супротивничать «царской зазнобе».

Так кто же была эта Анна Монс? Есть разные сведения об ее происхождении, известно только, что отец ее был ремесленником, но рано умер. Мать осталась с тремя детьми на руках: двумя девочками (Анной и Матреной) и мальчиком (его звали Виллемом – и он тоже сыграет роковую роль в жизни Петра). Дети были замечательно красивы, умны, живы, изящны. И чрезвычайно сообразительны. Вероятно, некоторое время Анна вела жизнь куртизанки, – во всяком случае, ей приписывали массу любовников. Среди них был и Франц Лефорт, друг Петра, который и познакомил царя с Аннушкой. Встреча состоялась в Немецкой слободе в Москве.

С этого момента чистенькая и по-европейски аккуратная Немецкая слобода стала как бы моделью будущей России для царя-преобразователя, а Анна Монс – идеалом женщины. Анна Монс была так красива, изящна, женственна, что один современник написал в восторге: «Она влюбляет в себя всех мужчин, сама того даже и не желая!»

Ее связь с царем продолжалась около десяти лет. Петр планировал уже сделать Анну законной супругою и царицей, но вдруг выяснилось, что она давно изменяет ему с одним элегантным немцем, саксонцем Кенигсеком, от которого даже имеет дочь! Открылось это лишь после внезапной смерти Кенигсека, – он утонул во время переправы.

Анну Монс подвергли аресту, но впрочем, царь был склонен ее простить. Он слишком, слишком любил свою Аннушку! Свою? Нет, сердцу не прикажешь, и уже прощенная Анна Монс твердо объявила ему, что хочет выйти замуж за прусского посланника Кайзерлинга. Царь отступил, – впрочем, тогда он уже встретился со своей будущей второй женой Екатериной.

Анна рано лишилась мужа, заболела чахоткой. Но и больная, не могла обходиться без любовных утех, Она взяла к себе на содержание красавца шведа. Теперь уже за радость любви платила она, и очень щедро…

Екатерина Первая

Служанка-госпожа

Посол Кайзерлинг еще вымаливал у Петра прощение для Анны Монс, а в покоях Меньшикова среди прочих «девок» царем была уже отмечена румяная Катерина Трубачева. Впрочем, так ее называли русские, до их же прихода в Прибалтику, на ее родину, девушка звалась Мартой Скавронской. Прошлое этой «девки» было довольно бурным и легкомысленным.

Она рано лишилась родителей, и ее взял на воспитание пастор Глюк. В его доме она помогала пасторше по хозяйству. У пастора жили его ученики. Один из них вспоминал впоследствии, что Марта делала им слишком маленькие бутерброды, экономя съестное. Зато была щедра на всякую ласку. Причем до такой степени, что пастор уже не знал, как сбыть ее с рук. Тут-то и подвернулся один шведский драгун, за которого Марта и вышла замуж, – вряд ли уж девушкой. Но война разлучила молодоженов, драгун куда-то исчез. Десять лет спустя, когда Марта стала уже русской царицей Екатериной Алексеевной, швед предъявил свои права на супругу. Однако новый ее муж Петр Алексеевич не стал с ним валандаться: наказал кнутом и сослал в Сибирь.

Но сначала юная красавица попала в плен к русским. Ее взял в наложницы какой-то солдат, который ее дубасил, потом женщину отнял у него главнокомандующий граф Шереметев. Затем старик Шереметев переуступил ее Меньшикову. Вдоволь натешившись ею, Меньшиков на всякий случай дал ее в наложницы и царю. Таков вообще был обычай у Данилыча: своих любовниц дарить государю. Авось, какая из них и станет царицей, тогда уже не забудет и его, Меньшикова, – своего любовника и благодетеля.

И на этот раз Меньшиков не прогадал! Сумела Катеринушка влезть в душу царя своей ласкою и весельем. Говорят, одна она могла утешить его во время взрыва ярости. Просто подходила к царю, клала его голову к себе на грудь, и он, как дитя, почти тотчас же засыпал.

Вскоре Катеринушка Трубачева стала фавориткой, а затем и законной женой Петра.

Удивительна переписка между ними! Грозный царь шлет своей жене цветы и листики мяты, которые так ей нравились, и в какой-то момент даже укоряет ее, что стала невнимательна к нему, не на все письма отвечает. Петр старел и все больше нуждался в ней. А Екатерина Алексеевна…

Тучи над ней сгустились в самый момент ее наивысшего триумфа. В мае 1724 года Петр короновал жену как российскую императрицу. А в Тайном приказе уже лежал донос, который попал к царю лишь полгода спустя. Из него Петр узнал, что жена его давно изменяет ему со своим камергером, и об этом знает весь Двор, весь Питер. И зовут того камергера Виллем Монс! Да-да, это был брат той самой «Монсихи», которая чуть было сама не стала русской царицей (да, пожалуй, и стала бы, – только не захотела!)

Следствие продолжалось несколько дней. Виллема Монса обвинили только в казнокрадстве. На допросе он благородно промолчал о своей связи с царицей. Петр был ему благодарен за это. Но все же Виллема Монса через несколько дней обезглавили.

Царь привез неверную жену к месту казни, – у той и мускул не дрогнул. В тот день вечером она обручала старшую дочь свою с немецким герцогом и была весела, безмятежна. Любящая жена и мать… Вернувшись с торжеств в свои комнаты, она обнаружила на столе банку со спиртом. В спирту плавала голова Виллема Монса.

Но Екатерина ничем не выдала своих чувств. Оно и понятно: на волоске висела ее собственная жизнь, а ведь она была не только женщиной и любовницей, – она была супругой царя и матерью его детей…

Учитывал это и Петр Алексеевич, и простил свою супругу.

Вскоре он умер, – теперь врачи утверждают, что от сифилиса.

Перед смертью он закричал: «Отдайте все!..» – но кому, не успел сказать.

И наследовала ему его неверная супруга.

Впрочем, трон не принес ей счастья. Екатерина стала быстро стареть и опускаться. Петр любил, когда женщины пьют, и теперь она пила уже в одиночестве. Опухшая, растрепанная и вечно пьяная, слонялась она по дворцу. От ее имени правил Меньшиков. Говорили, что он снова стал ее любовником.

Бог отпустил ей еще два года жизни…

В ноябре 1703 г. первый купеческий корабль, голландский «флибот», пришедший из Фрисланда с грузом соли и вина, вошел в устье Невы. Капитану был предложен банкет в доме петербургского губернатора, его и его людей осыпали подарками; но раньше ему пришлось воспользоваться гостеприимством лоцмана, вводившего корабль в гавань. Он пообедал с ним и его женой в невзрачном домике на самом берегу реки, был угощен национальными кушаньями, дополнениями некоторыми лакомствами, заимствованными из его родной страны, и в заключение не пожелал остаться в долгу по вежливости и щедрости: вынул из дорожной сумки кусок маслянистого сыра, штуку полотна и предложил их хозяйке, попросив разрешения ее поцеловать.

Не упрямься, Катя, - сказал лоцман, - полотно славное, и у тебя выйдут такие рубашки, о каких ты в молодости и не мечтала.

В эту минуту голландец услыхал позади себя шум отворенной двери, обернулся и чуть не упал в обморок: на пороге стоял человек, очевидно знатный сановник, расшитый золотом, увешенный орденами, и кланявшийся до земли, отвечая на приветственные слова, обращенные к нему супругом Кати, Пожалуй анекдот этот может показаться сомнительным; во всяком случае он должен быть отнесен ко времени позднейшему: в 1703 г. Екатерина, по-видимому, еще не занимала места у очага своего будущего супруга. Но за исключением этого, рассказ вполне правдоподобен; он рисует Петра в его излюбленном обществе. Являться в качестве лоцмана на голландские и другие корабли, угощать их капитанов у себя за столом, мистифицировать их простотой своей обстановки и своего обращения, -- всегда было в привычках Петра. Что касается домика на набережной Невы, он существует i: сейчас. Он был выстроен голландскими рабочими по образцу виденных путешественником 1697 года в Саардаме. Сруб из грубо обтесанных бревен поддерживает низкую крышу, где гонт смолистого дерева заменил собой красивую красную черепицу. В нижнем этаже, над которым находится чердак, помещаются две комнаты, разделенные узким коридором, и кухня. Всего семь окон. С наружной стороны домик расписан в голландском вкусе красной и зеленой краской. На конце крыши и на двух углах украшения в воинственном духе: мортира и разрывающаяся бомбы, все деревянное; внутри белое полотно на степах, а оконные дурные рамы разрисованы букетами цветов. Комната направо служила рабочим кабинетом и приемной зхчой, налево - столовой и спальней.

Теперь на месте последней устроена часовня, куда народ приходит помолиться и поставить свечу перед образом Спасителя; под которым Елизавета начертала первые слова молитвы «Отче наш». В этой часовне всегда толпятся многочисленные богомольцы. В другой комнате собраны некоторые вспоминания: деревянная мебель, сработанная великим мужем и - увы! - отделанная в 1850 г., шкаф, два комода, стол, скамейка, на которой Петр обыкновенно садился перед дверью, чтобы подышать свежим воздухом и полюбоваться на свой флаг, развевавшийся напротив на бастионах Петропавловской крепости; также утварь и инструменты, какими он пользовался.

Домик площадью едва восемнадцать метров на шесть, не отличавшийся ни поместительностью, ни роскошью, был дорог своему хозяину. Когда царю пришлось с ним расстаться, чтобы переехать во дворец, тоже весьма скромный, как уже было сказано, он о нем очень сожалел. Вообще, хотя Петр

любил воздвигать города, но не находил никакого удовольствия в них жить. В 1708 г. он решил устроить для себя резиденцию более сельскую в малопривлекательных окрестностях своей излюбленной столицы. В начале он остановил свой выбор на отдаленном уголке на берегах Стрельны - маленькой речки, быстроводной и холодной. Здесь он выстроил себе в одно лето, сам принимая участие в работе, дом, уже более удобный, с двумя залами и восемью комнатами: теперь при нем уже была Екатерина и появились дети. От дома не осталось никаких следов. Но рядом сохранилась громадная липа, в ветвях которой была устроена беседка, куда поднимались по лестнице. Петр забирался туда курить и пить чай из голландских чашек, слушая напев самовара, тоже вывезенного из Голландии, потому что эта утварь, с тех пор сделавшаяся народным достоянием на Руси и распространенная в Европе под этим новым названием, также голландского происхождения. В России его только разогревают углями, более дешевым способом, вместо того чтобы разогревать спиртом, как принято на его родине. По соседству с липой высятся величественные дубы под названием: «Петровский питомник». Они посажены собственноручно царем. Неподалеку от них красуются сосны, выращенные им из семян, собранных в горах Гарусских и осеняющие подъезд ко дворцу, появившемуся впоследствии в этом укромном уголке, получившем название Стрельны. После коронования Екатерины, уже императрицей ей приходилось считаться с новыми требованиями ее положения и подумать о размещении двора. Но тогда Петру его дача сразу надоела. Она становилась слишком многолюдной и шумной. Он поспешил от нее отделаться, подарив цесаревне Анне (1722), а сам переселился в Петергоф. Увы! императорская свита и царедворцы последовали за ним и туда. И в Петергофе в свою очередь возник дворец, все более и более роскошный, с парком на французский лад и фонтанами, подражанием Версалю. Петр отказался жить сам в этом дворце; для него поблизости был выстроен голландский домик, до сих пор носящий это имя, все-таки очень простой, хотя уже далекий от первоначальной незатейливости, с легким отпечатком фламандской роскоши. Стены спальни, очень узкой, имеют облицовку из изразцов, чисто оглазуренных; пол покрыт клеенкой с цветами, а камин украшен прелестными образцами дельфтского фарфора. С кровати Петр мог видеть Кронслоот и любоваться судами своего флота. В нескольких шагах находилась маленькая бухта, откуда на шлюпке, через канал, царь доплывал до устья Невы.

Благодаря привычкам Петра к кочевой жизни, число его загородных домов разрасталось. Был выстроен дом в Царском Селе, деревянный, как все остальные, в шесть комнат, занимаемых им иногда вместе с Екатериной. Легенда, довольно сомнительная, производит название этой местности, впоследствии столь знаменитой, от имени некоей Сарры, к которой будто бы иногда Петр приходил пить молоко. «Saari-mojs», финское название местечка, означающее «верхнее селение», или «возвышенное», по-видимому, указывает на более достоверную этимологию слова. В Ревеле опять-таки деревянный домик предшествовал тяжелому и неуклюжему дворцу, выстроенному под конец царствования. Петр по возможности избегал дворца. Домик, сохранившийся до сих пор, состоит из спальни, бани, столовой и кухни. В спальне стоит двуспальная кровать, довольно узкая, с площадкой у подножия. На этой площадке укладывалось трое денщиков, оберегавших сон государя.

Петр, как известно, не любил долго спать. Обыкновенно в пять часов утра мы уже застаем его на ногах, на час или на два раньше, если имелись срочные дела; тайное совещание, спешная отправка курьера или снабжение уезжающего посланника дополнительными указаниями. Встав с постели, царь с полчаса ходил по комнате, в коротком халате, не прикрывавшем голые ноги, в белом вязаном колпаке, с отделкой из зеленых лент. В это время он, без сомнения, обсуждал и распределял в голове работу дня. Когда он кончал, входил его секретарь Макаров и прочитывал ежедневные донесения, представляемый начальниками учреждений. Потом Петр наскоро, однако плотно, завтракал и уходил пешком, если была хорошая погода, или уезжал в одноколке, весьма скромно запряженной одной лошадью. Он отправлялся на доки осматривать строящиеся корабли, затем неизменно заканчивал свой путь посещением адмиралтейства.* Там выпивал стакан водки, закусывал баранкой и снова работал до часу, т. е. до обеда. В маленьком дворце, окруженном теперь с.-петербургским летним садом, кухня находилась рядом со столовой, и кушанья подавались через форточку в стене. Петр не выносил присутствия за столом многочисленных слуг, и эта черта тоже чисто голландская. Когда он обедал вдвоем с Екатериной, что случалось

чаще всего, прислуга состояла из одного пажа, выбранного из числа самых молодых, и горничной, наиболее преданной императрице. Если за столом присутствовало несколько приглашенных, главный повар, .Фельтен, сам подавал блюда при помощи одного или двух денщикоз. Наконец, когда бывал подан десерт и перед каждым гостем поставлена бутылка вина, всем прислуживавшим отдавалось приказание удалиться.

Таковы обеды запросто. Других не бывало в доме царя. Во дни торжеств обедали у Меншикова, председательствовавшего за роскошными трапезами, где подавали до двухсот перемен кушаний, изготовленных французскими поварами, с изобилием посуды золотой и из ценного фарфора. В большом летнем дворце было две столовых: одна в нижнем этаже, другая во втором; обе с прилегающими к ним кухнями. Петр удосужился в 1714 г. заняться с мелочной заботливостью оборудованием этих кухонь. Он приказал их устроить, сравнительно, довольно обширными и выложенными по стенам изразцами, «чтобы», говорил он, «хозяйке там было приятно следить за стряпней и при случае стряпать собственноручно». Не будучи синим чулком - в доме своих бывших хозяев она, говорят, больше занималась стиркой - Екатерина обладала кулинарными талантами.

Петр ел очень много. В октябре 1712 г. В Берлине он ужинал у наследного принца, поужинав уже у своего канцлера, Головкина, и в обоих местах ел с большим аппетитом. Рассказывая о последнем пиршестве, посланник короля польского, Мантейфель, восхваляет царя, который «превзошел самого

себя», потому что «не рычал, не п, ни ковырял себе в зубах;

по крайней мере я того не видал и не слыхал»... И, чтобы подать руку королеве, даже надел «довольно грязные перчатки». Царь носил с собой свой прибор: деревянную ложку с отделкой из слоновой кости, вилку и железный нож с зеленой костяной ручкой. Любил он больше всего национальные про^ стые кушанья: щи, кашу, черный хлеб, никогда не ел сладких блюд и рыбы, которых его желудок не переваривал; в великом посте питался фруктами и пирогами. Последние три года своей жизни, уступая настоянию врачей, он иногда отказывался совсем от вина или сокращал употребление его. Отсюда возникла репутация воздержанности, прославленной некоторыми путешественниками, посетившими Россию в это время, между прочим Лангом, сопровождавшим царя во время Персидской кампании. Тогда он пил кислые щи, сдобренные английским бальзамом, но не мог устоять против искушения выпивать по

несколько стаканчиков водки. Впрочем такие промежутка умеренности были непродолжительны; он быстро возвращался к прежним привычкам, избегая только смешения спиртных напитков и придерживаясь Медока и Кагора. Напоследок, по совету шотландского врача Эрескинса, пользовавшего его от попоек, он остановился на вине «Эрмитаж».

Царские конюшни были обставлены несложно. В каретных сараях дворца мы видим две четырехместные кареты для императрицы и уже знакомую нам одноколку для императора - вот и все. Одноколка эта была красного цвета, очень низкая. Зимой ее заменяли маленькие сани. Никогда Петр не ездил в карете, разве только чтобы почтить какого-нибудь знатного гостя, и в таком случае пользовался экипажами Меншикова. У временщика выезд был великолепный. Даже когда он выезжал один, шестерка лошадей в сбруе малинового бархата с золотыми и серебряными украшениями влекла его золоченую карету в форме веера; на дверцах красовался его герб; княжеская корона венчала верхушку; скороходы и лакеи в роскошных ливреях шли впереди, пажи и музыканты следовали позади, одетые в бархатные расшитые золотом ливреи; шесть камер-юнкеров ехали около дверец кареты, и взвод драгун довершал процессию.

Петру было совершенно чужда подобная роскошь. Его обычный костюм, когда он не надевал мундира, мало отличался от крестьянского платья. Летом он состоял из кафтана толстого темного сукна Сердюковской фабрики, находившейся под покровительством царя, жилета из тафты, шерстяных чулков, как известно, заштопанных, грубых башмаков на толстых подошвах и очень высоких каблуках, с пряжками стальными или кожаными; на голове - треугольная войлочная или бархатная шляпа. Зимой шляпа заменялась барашковой шапкой, башмаки - мягкими сапогами из оленьей кожи; кафтан делался на меху - соболем на полах, беличьем на спине и в рукавах. Только во время походов царь носил мундир капитана гвардейского Преображенского полка: кафтан зеленого толстого голландского сукна, на подкладке без тафты того же цвета (теперь голубого оттенка), с узким золотым галуном и большими медными пуговицами;, жилетка из очень толстой замши. Шляпа из галуна, шпага с медным эфесом без позолоты в черных ножнах, воротник из простой черной кожи. Однако Петр любил белое, тонкое белье, изготовлявшееся в Голландии, и только в этом отношении решился изменить своему пристрастию к простоте, зависевшему отчасти от бережливо-

сти, проистекавшей, как можно себе представить, из высших соображений. Когда Екатерина развертывала перед ним великолепное коронационное платье, о котором мы уже упоминали,-он, вспылив, гневным движением схватил и потряс расшитую серебром одежду так, что несколько блесток упало на

Посмотри, Катя, - сказал он тогда, - все это выметут, а ведь это почти жалованье одного из моих гренадеров?

Голландии не удалось привить Петру своей любви и привычки к чистоте и домашнему порядку. В Берлине в 1718 г. королева приказала вывезти обстановку из дома Монбижу, предназначенного для Петра, и предосторожность не оказалась излишней. Самое жилище пришлось ремонтировать после его отъезда. «Там царило иерусалимское разорение», го^ ворила макграфиня Байрейская. Только в одном отношении инстинктивное отвращение не вяжется с нечистоплотными привычками, в которых близость Востока отражалась на домашней обстановке царя: он не мог выносить насекомых, которыми тогда, - как, увы! и теперь,- слишком часто кишели русские жилища. При виде таракана Петр чуть не падал в обморок. Офицер, к которому он пришел обедать, показал ему таракана, которого он, думая сделать удовольствие гостю, пригвоздил на видном месте. Петр выскочил из-за стола, обрушился на беднягу ударами дубинки и ушел.

Развлечения Петра соответствовали вкусам. В них было мало изящества. Он не любил охоты, в противоположность своим предкам, истребителям медведей и волков, страстными любителям соколиной охоты. Это подобие войны оскорбляло его практический ум. Он не любил и настоящей войны и покорялся необходимости только.ради.ожидаемой от того пользы. Однако один раз в начале царствования его увлекли на охоту с борзыми; но он поставил свои условия: чтоб не было ни доезжачих, ни псарей. Требование было исполнено, и он разыграл злую шутку со своими друзьями, доставив себе удовольствие дать им почувствовать условную сторону таких развлечений. Без доезжачих и псарей собаки не слушались, бросались под ноги лошадей, рвались на сворах, стаскивая с седел всадников. Через минуту половина охотников лежала на земле, и охота закончилась в общем смятении. На следующий

день уже сам Петр предложил возобновить вчерашнее удовольствие, но попавшиеся в ловушку охотники отказались. Большинство их сильно пострадало и принуждено было лежать в постели.

Петр ненавидел карты - «удовольствие шулеров», по его словам. Для морских и сухопутных войск существовал строгий приказ, под угрозой самых суровых наказаний, не проигрывать больше рубля в вечер. Иногда чтобы доставить удовольствие иностранным морякам, своим гостям, он соглашался сыграть партию голландского «гравиас». Он играл охотно и "хорошо в шахматы. Курил и нюхал табак. В Коппенбрюгге в 1647 г. он обменялся табакерками с курфюрстиной Бранден-бургской. Но его главное удовольствие и преобладающую страсть составляла вода. В Петербурге, когда Нева уже на три четверти затянулась льдом и оставалось не больше сажени незамерзшего пространства, он упорно продолжал плавать на первой попавшейся лодке. Часто также в самый разгар зимы, он приказывал прорубать во льду узкий канал и предавался своему любимому спорту. В 1706 г., прибыв в свою столицу и застав улицы наводненными, а пол комнаты, для него предназначенной, на два фута залитым водой, он захлопал в ладоши, как ребенок. Он чувствовал себя вполне в своей тарелке только на борте какого угодно корабля. Заставить его ночевать на берегу, когда поблизости находилась гавань, могла лишь серьезная болезнь. Но и в таком случае он настаивал, что лечение пойдет более успешно во время плавания, и в Риге в 1723 г., страдая приступом жестокой лихорадки, заставившей его было покинуть судно, приказал перенести свою кровать на фрегат. Пролежав здесь все время своей болезни, он приписывал свое выздоровление такому способу лечения. Под конец своей жизни даже для послеобеденного отдыха он растягивался на дне лодки, которую обыкновенно везде находил к своим услугам.

Впрочем, все жители Петербурга по примеру и его стараниями были снабжены средствами для передвижения по воде. Высокопоставленным сановникам он назначил яхты с двумя двенадцати или четырьмя восьмивесельными шлюпками, остальным лодки попроще, смотря по чину. Он собственноручно написал устав пользования этими судами. В назначенные заранее дни, когда царский флаг взвивался на всех четырех углах столицы, вся флотилия должна была, под страхом крупного штрафа для отсутствующих, собираться близ крепости. По сигналу, данному пушечным залпом, двигались в путь:

адмирал Апраксин - во главе на яхте, выкрашенной в белый и красный цвет; за ним - царская шлюпка, где Петр, в белом матросском костюме, сидел на руле. Екатерина обыкновенно сопровождала его. На некоторых судах, богато разукрашенных, сидели музыканты. Таким образом отправлялись в Стрельну, Петергоф, Ораниенбаум, где мореплавателей ожидал банкет,

Как впоследствии Великая Екатерина, Петр очень любил животных, в особенности собак. В 1708 г. бедный сельский священник по имени Козлов подвергся пыткам в Преображенском приказе за непристойные речи об особе царя; свидетели слышали его рассказ, как он видел в Москве государя, целовавшегося с собакой. А случай такой действительно был: бедняга поп имел несчастье проходить по улице в ту минуту, ко^ гда любимая собачка царя, Финетта, бросилась в экипаж своего хозяина и стала тереться мордой об его усы, не встречая сопротивления с его стороны. Финетта, называемая Лизеттой некоторыми современниками, очевидно смешивавшими ее с любимой кобылой царя, имела соперника в лице большого -датского дога, чучело которого находится среди вещей, бережно сохраняемых в галерее Зимнего дворца, подарок шаха Персидского. Кобыла, небольшого роста, но со стальными мускулами, разделяла с догом эту честь. Она служила Петру под Полтавой. Передают, что на долю Финетты однажды выпала политическая роль. Под страхом смерти воспрещалось подавать прошения царю. И вот друзья одного чиновника, приговоренного к наказанию кнутом за преступления по должности, ухитрились привязать к ошейнику прелестного животного остроумно написанное воззвание к милосердию государя. Выдумка увенчалась успехом, пример возбудил подражание, но Петр живо отучил подражателей.

Великий муж часто находил удовольствие и развлечение в довольно дурной компании; надо, впрочем, сознаться, что он совершенно не привык к хорошему обществу, Маркграфиня Байретская - ужасная сплетница и самый злой язычок восемнадцатого столетия; однако должна быть доля правды в ее довольно забавном рассказе о встрече с царем, во время пребывания последнего в Берлине в 1718 году. Петр, уже имевший случай познакомиться с маркграфиней пять лет тому на-

зад, узнав ее, бросился к ней, схватил в охапку, покрывая ее лицо бешеными поцелуями. Она отбивалась, ударяла его по лицу, а он все ее не выпускал. Она жаловалась, ей советовали запастись терпением, она покорилась, но мстила за себя, насмехаясь над супругой невоспитанного монарха и ее свитой. При царице находилось четыреста так называемых «дам». Это были по большей части немецкие служанки, исполнявшие обязанность дам, горничных, кухарок и прачек. Почти все эти особы держали на руках богато разряженных детей, и на вопрос, чьи это дети, отвечали, кланяясь по-русски в пояс: «Царь почтил меня»...

Привычки и обхождение, усвоенные Петром в Немецкой слободе, несколько высшего порядка, сравнительно с социальным уровнем старой Московии, мало подходили к тону дворов утонченного общества Запада. А Петр никогда не прерывал своих старых знакомств. В январе 1723 года, проживая в Москве, он делил свои вечера между старой приятельницей, женой почтмейстера Фаденбрехта, к которой приказывал приносить себе кушанье и питье, доктором Бидлау, аптекарем Грегори, купцами Томсспом, Конау и Мейером, не забывая также девицы Аммон, которой пошел шестнадцатый год, и у которой танцевали до пяти часов утра. И это еще избранное общество! 29 марта 1706 года, в первый день Пасхи, Петр писал Меншикову и заставлял приложить к письму руку друзей, собравшихся вокруг него в такой большой праздник. И мы находим среди членов этого тесного кружка простого солдата, двух денщиков, наконец крестьянина, который по безграмотности заменяет свою подпись крестом, прося сделать добавление «что получил разрешение напиваться три дня».

Это не мешает ему быть, в сущности, очень снисходитель. ным к своей личной прислуге. Нартов рассказывает историю о шкафах, изобретенных государем, чтобы запирать там вместе с постелями денщиков, которые, несмотря на повторные приказания и угрозы, упорно продолжали проводить ночь вне дома, странствуя по притонам. Ключи Петр прятал у себя под подушкой и вставал ночью, чтобы в сопровождении Нартова осмотреть спальные кельи своего изобретения. В одну прекрасную ночь все кельи оказались пустыми. Изумление и страшный гнев: «Так у негодяев крылья выросли. Завтра обломаю их дубинкой». Настало утро, виновные явились к государю, однако он удовольствовался обещанием, в случае повторения, засадить их в тюрьму, лучше охраняемую и менее удобную.

Личный штат царя состоял из шести денщиков, в числе которых были: Татищев, Орлов, Бутурлин, Суворов; двух курьеров для дальних посылок, камердинера Полубояринова, секретаря Макарова и двух помощников секретаря: Черкасова и Памятина. Нартов тоже входил в этот штат в качестве помощника царя в резьбе из слоновой кости и выпиливанию из дерева, чему Петр нередко посвящал по несколько часов в день. Все эти люди составляли исключение из общего правила, по которому все, кому приходилось иметь дело с государем, его ненавидели столько же, как боялись; но близкие слуги Петра Великого обожали его, как и впоследствии слуги Великой Екатерины.

Иначе обстояло дело с его сподвижниками, в то же время обыкновенно его любимцами: за исключением Меншлкова, недолго сохранявшими за собой такое звание. Для них временная снисходительность, даже слабость, доходившая до крайних пределов, неизменно заканчивалась резкой переменой настроения и ужасными превратностями судьбы. Пока все шло хорошо, - это были его балованные дети; Петр заботился об их здоровье и благосостоянии с неусыпным вниманием; брал даже на себя хлопоты об их женитьбе. Когда катастрофа с несчастным Алексеем сделала любимцем одного из сыщиков, участвовавших в захвате царевича, Александра Румянцева, один боярин предложил ему в жены свою дочь, пообещав за ней значительное приданое. Сын мелкопоместного дворянина Костромской губернии, Румянцев был беден.

Ты видел невесту? - спросил Петр.

Нет, говорят, она неглупа.

У тебя есть невеста; а вот жених.

Без дальних разговоров Матвеева вышла замуж за Румянцева. По уверениям некоторых современников, она уже была - в девятнадцать лет - любовницей государя, и любовницей ветреной! Уличив ее незадолго до того в неверности, Петр избрал такое средство, чтобы приставить сторожа к ее слишком хрупкой добродетели, не пощадив предварительно красавицу от изрядного наказания «manu propria».

Но последующие главы лучше объяснят читателю, сколько достоверности или допустимости, с исторической точки зрения» заключается в этой темной области интимной жизни Петра.