В допетровской Руси духовные лица временно прикомандировывались к полкам патриаршим приказом или непосредственным распоряжением царя. При Петре Великом с года с приходов стал взиматься особый сбор – подможные деньги в пользу полковых священников и флотских иеромонахов . По Воинскому уставу года при каждом полку должен был состоять священник, в военное время подчиненный полевому обер-священнику действующей армии, а по Уставу морской службы года на каждый корабль назначался иеромонах (иногда назначались бессемейные священники из белого духовенства), а во главе морского духовенства ставился обер-иеромонах флота. В мирное время духовенство сухопутных войск находилось в подчинении архиерея той епархии , где был расквартирован полк, т.е. не было объединено в особую корпорацию.

Положение военного духовенства стало постепенно улучшаться после того как Екатерина II повелела строить специальные церкви для гвардейских полков, а также предоставила военным священникам право получения побочных доходов от треб для гражданского населения.

В соответствии с именным указом Николая I от 6 декабря года должность полкового священника приравнивалась к чину капитана. Правовое положение военного и морского духовенства оставалось достаточно неопределенным до конца царской России: неоднократно законодательно прописанное двойное подчинение военных и морских священников своему духовному начальству и военному командованию, в ведении которого состояло окормляемое конкретным священником подразделение, не было разъяснено ни в одном из нормативных документов.

Статистика

Ведомство протопресвитера военного и морского духовенства включало:

• соборов – 12; цервей – 806 полковых, 12 крепостных, 24 госпитальных, 10 тюремных, 6 портовых, 3 домовых, и 34 при разных учреждениях. Всего – 907 храмов.
• Протопресвитер – 1, протоиереев - 106, иереев – 337, протодиаконов – 2, диаконов – 55, псаломщиков – 68. Всего– 569 духовных лиц, из которых 29 закончили духовные академии, 438 - духовные семинарии, а 102 имели училищное и домашнее образование.

Периодические издания

• «Вестник военного духовенства », журнал (с года; в - годах – «Вестник военного и морского духовенства», в году – «Церковно-общественная мысль. Прогрессивный орган военного и морского духовенства»).

Главенство

Обер-священники армии и флота

• Павел Яковлевич Озерецковский , прот. ( -)
• Иоанн Семенович Державин , прот. ( -)
• Павел Антонович Моджугинский , прот. ( -)
• Григорий Иванович Мансветов , прот. ( -)
• Василий Иоаннович Кутневич , протопр. ( -)

Главные священники армии и флота

религия воспитание армия духовенство

Основной фигурой в воинской церкви и во всей системе духовно-нравственного воспитания нижних чинов и офицеров являлся армейский и флотский священник. История военного духовенства уходит корнями в эпоху зарождения и развития войска дохристианской Руси. В то время служителями культа являлись волхвы, кудесники, колдуны. Они входили в число руководителей дружины и своими молитвами, ритуальными действиями, рекомендациями, жертвоприношениями содействовали военным успехам дружины, всего войска.

По мере формирования постоянного войска постоянным становилось его духовное обслуживание. С появлением стрелецкого войска, которое к XVII в. превратилось во внушительную военную силу, предпринимаются попытки выработать и закрепить в уставах единый порядок несения и обеспечения военной службы. Так, в уставе «Учение и хитрость ратного строя пехотных людей» (1647) впервые упоминается полковой священник.

В соответствии с армейскими и флотскими руководящими документами полковой священник и иеромонах, кроме отправления богослужений и молитв, были обязаны «смотреть прилежно» за поведением нижних чинов, следить за непременным принятием исповеди и святого причастия.

Чтобы священник не вмешивался в другие дела и не отвлекал военнослужащих от порученной им работы, круг его обязанностей был ограничен твердым предупреждением: «Больше ни в какие дела не вступать, ниже что по воле и пристрастию своему затевать». Линия на полное подчинение священника в делах воинских командиру-единоначальнику нашла у офицеров одобрение и закрепилась в жизнедеятельности войск.

До Петра 1 духовные запросы воинов удовлетворялись временно прикомандированными к полкам священниками. Петр по примеру западных армий создал структуру военного духовенства в армии и на флоте. Каждый полк и корабль стали иметь штатных военных священников. В 1716 г. впервые в уставах русской армии появляются отдельные главы «О священнослужителях», которые определяли их правовое положение в армии, основные формы деятельности, обязанности. Священников в армейские полки назначал Святейший Синод по представлениям тех епархий, где располагались войска. При этом предписывалось назначать в полки священников «искусных» и известных своим благонравным поведением.

Аналогичный процесс шел и на флоте. Уже в 1710 г. в «Артикулах военных Российскому флоту», действовавших вплоть до принятия в 1720 г. Морского устава, излагались правила совершения утром и вечером молитв и «чтения слова Божия». В апреле 1717 г. высочайшим повелением было решено «в Российском флоте содержать на кораблях и других военных судах 39 священников». Первым военно-морским священником, назначенным 24 августа 1710 г. к адмиралу Ф.М. Апраксину, был священник Иван Антонов.

Вначале военное духовенство находилось в ведении местной церковной власти, но в 1800 г. оно отделяется от епархиального, в армии вводится должность полевого обер-священника, которому подчиняются все священники армии. Первым главой военного духовенства стал протоиерей П.Я. Озерецковский. Впоследствии главный священник армии и флота стал называться протопресвитером.

После проведения военной реформы 60-х годов XIX в. управление военным духовенством приобрело достаточно стройную систему. По «Положению об управлении церквами и духовенством военного ведомства» (1892) все духовенство Вооруженных сил России возглавлялось протопресвитером военного и морского духовенства. По рангу он приравнивался к архиепископу в духовном мире и к генерал-лейтенанту - в военном, имел право на личный доклад царю.

Учитывая, что российская армия комплектовалась не только православными, но на службе в ней состояли представители других конфессий, в штабах военных округов и на флотах были, как правило, один мулла, ксендз, раввин. Проблемы межконфессиональности решались также за счет того, что в основу деятельности военного духовенства закладывались принципы единобожия, уважения других вероисповеданий и культовых прав их представителей, веротерпимости, миссионерства.

В рекомендациях военным священникам, опубликованным в «Вестнике военного духовенства» (1892), разъяснялось: «...все мы христиане, магометане, евреи вместе одновременно молимся Богу нашему, - потому Господь Вседержитель, сотворивший небо, землю и все, что на земле, есть для всех нас единый истинный Бог».

Правовой базой отношения к воинам-иноверцам служили воинские уставы. Так, устав 1898 г. в статье «О богослужении на корабле» предписывал: «Иноверцы христианских исповеданий совершают общественные молитвы по правилам своей веры, с разрешения командира, в назначенном месте, и, по возможности, одновременно с православным богослужением. Во время продолжительных плаваний они увольняются, по возможности, в свою церковь для молитвы и для говения». Этим же уставом разрешалось находящимся на корабле мусульманам или евреям «читать общественные молитвы по правилам своей веры: мусульманам - по пятницам, евреям - по субботам». В главные праздники иноверцы, как правило, освобождались от службы и увольнялись на берег.

Вопрос межконфессиональных отношений регулировался и циркулярами протопресвитера. В одном из них предлагалось «избегать, по возможности, всяких религиозных споров и обличений иных исповеданий» и следить, чтобы в полковые и госпитальные библиотеки не попадала литература «со встречающимися резкими выражениями по адресу католичества, протестантизма и других вероисповеданий, так как подобные литературные произведения могут оскорблять религиозное чувство принадлежащих к этим исповеданиям и ожесточать их против Православной Церкви и в воинских частях сеять пагубную для дела вражду». Величие православия военным священникам рекомендовалось поддерживать «не словом обличения инаковерующих, а делом христианского самоотверженного служения как православным, так инославным, памятуя, что и последние проливают кровь за Веру, Царя и Отечество».

Непосредственная работа по религиозно-нравственному воспитанию возлагалась в большинстве своем на полковых и корабельных священников. Их обязанности были достаточно продуманными и многообразными. В частности, на полковых священников возлагалась обязанность внушать нижним чинам христианскую веру и любовь к Богу и ближним, уважение к верховной монархической власти, ограждать военнослужащих «от вредных учений», исправлять «нравственные недостатки», предотвращать «отступления от православной веры», во время военных действий ободрять и благословить своих духовных детей, быть готовыми положить за веру и Отечество свои души.

Особое значение в деле религиозно-нравственного воспитания нижних чинов отводилось Закону Божьему. Хотя Закон и являлся собранием молитв, особенностей богослужений и таинств православной церкви, солдаты, в большинстве своем малообразованные, на его уроках получали знания из мировой истории и истории России, а также примеры нравственного поведения, основывающиеся на изучении заповедей христианской жизни. Интересно определение человеческой совести, даваемое в четвертой части Закона Божьего: «Совестью называется внутренняя духовная сила в человеке... Совесть есть внутренний голос, который говорит нам, что есть добро и что есть зло, что честно и что нечестно, что справедливо и что несправедливо. Голос совести обязывает нас делать добро и уклоняться от зла. За все доброе совесть награждает нас внутренним миром и спокойствием, а за все недоброе и злое осуждает и наказывает, и человек, поступивший против совести, чувствует в себе нравственный разлад - угрызения и мучения совести».

Полковой (корабельный) священник имел своеобразный церковный актив, добровольных помощников, занимавшихся сбором пожертвований, помогавших во время церковных служб. В деятельность воинской церкви вовлекались и члены семей военнослужащих: пели в хоре, занимались благотворительной деятельностью, работали в госпиталях и др. Церковь способствовала установлению близости нижних чинов и офицеров. В религиозные праздники, особенно в Рождество и на Пасху, офицерам рекомендовалось быть в казармах и христосоваться с подчиненными. После христосования священник части со своими помощниками обходили семьи офицеров, поздравляя их и собирая пожертвования.

Во все времена воздействие словом военные священники подкрепляли твердостью своего духа, личным примером. Многие командиры высоко ценили деятельность военных пастырей. Так, командир гусарского Ахтырского полка, характеризуя военного священника отца Раевского, участвовавшего во многих боях с французами, писал, что он «находился при полку безотлучно во всех генеральных сражениях и даже атаках, под неприятельским огнем... ободряя полк помощью Всевышнего и благословенным оружием Божьим (св. крестом), пораженных смертельною раною... непременно исповедовал и напутствовал в жизнь вечности святыми таинствами; убитых же в сражении и умерших от ран погребал по чиноположению церковному...» Подобным образом начальник 24-й пехотной дивизии генерал-майор П.Г. Лихачев и командир 6-го корпуса генерал Д.С. Дохтуров характеризовали священника Василия Васильковского, неоднократно раненного и награжденного за свои подвиги орденом св. Георгия 4-й степени.

Известно немало случаев героического служения священников, находящихся в плену или на оккупированной врагом территории. В 1812 г. протоиерей Кавалергардского полка Михаил Гратинский, находясь в плену у французов, ежедневно служил молебны о ниспослании победы русской армии. За духовные и боевые подвиги военный священник был награжден крестом на Георгиевской ленте, а царь назначил его своим духовником.

Не менее самоотверженными были подвиги военных священников в русско-японской войне 1904-1905 гг. Все знают о подвиге крейсера «Варяг», о котором сложена песня. Но не всем известно, что вместе с его командиром капитаном 1 ранга В.Ф. Рудневым служил корабельным священником его однофамилец Михаил Руднев. И если командир Руднев управлял боем из боевой рубки, то священник Руднев под артиллерийским огнем японцев «бестрепетно ходил по залитой кровью палубе, напутствуя умиравших и воодушевляя сражавшихся». Так же действовал и корабельный священник крейсера «Аскольд» иеромонах Порфирий во время боя в Желтом море 28 июля 1904 г.

Беззаветно служило, мужественно и геройски себя проявило военное духовенство и в годы Первой мировой войны. Подтверждением его ратных заслуг служит тот факт, что, по неполным данным, за годы Первой мировой войны священникам было вручено: 227 золотых наперсных крестов на Георгиевской ленте, 85 орденов Св. Владимира 3-й степени с мечами, 203 ордена Св. Владимира 4-й степени с мечами, 643 ордена Св. Анны 2-й и 3-й степени с мечами. Только в 1915 г. к высоким боевым наградам было представлено 46 военных священников.

Однако далеко не всем отличившимся на полях сражений довелось увидеть свои награды, почувствовать славу и почет, заслуженные в суровую военную пору. Война не щадила и военных священников, вооруженных только верой, крестом и желанием послужить Отечеству. Генерал А.А. Брусилов, описывая бои русской армии в 1915 г., писал: «В тех жутких контратаках среди солдатских гимнастерок мелькали черные фигуры - то полковые батюшки, подоткнув рясы, в грубых сапогах шли с воинами, ободряя робких простым евангельским словом и поведением... Они навсегда остались там, на полях Галиции, не разлучившись с паствой». По неполным данным, сложили свои головы или были искалечены в боях более 4,5 тысячи священнослужителей. Это убедительное свидетельство того, что военные священники не кланялись пулям и снарядам, не отсиживались в тылу, когда их подопечные проливали кровь на поле боя, а до конца исполняли свой патриотический, служебный и нравственный долг.

Как известно, в годы Великой Отечественной войны в Красной армии священников не было. Но представители духовенства принимали участие в боевых действиях на всех фронтах Великой Отечественной войны. Многие священнослужители награждены орденами и медалями. Среди них - орденом Славы трёх степеней диакон Б. Краморенко, орденом Славы III степени - клирик С. Козлов, медалью «За отвагу» священник Г. Степанов, медалью «За боевые заслуги» - митрополит Каменский, монахиня Антония (Жертовская).

Иерархия - очень занятная вещь. Структурирование званий привычно, когда дело касается армии - там даже постороннему человеку мало-мальски понятно, кто есть кто. А если речь о церкви? Вряд ли кто-то сходу назовет все духовные чины, ведь это сословие тоже имеет немало “рангов” (и всегда имело, не уступая в этом плане светской власти). Да и куда без этого - Церковь всегда принимала непосредственное участие в управлении государством, а после эпохи Петра I и вовсе превратилась в некое министерство по делам религии, которое подчинялось только Синоду.

Во времена императоров российское духовенство делилось на две категории, каждая из которых включала в себя пять санов. К первой, черной, относились монахи. Ко второй, белой - священники, проводящие службы. Представителям “белого духовенства” дозволялось вступать в брак.

Черноризники

На первый взгляд эта категория может показаться низшей, однако именно священнослужители из черного духовенства стоят во главе РПЦ. Они, как и несколько веков назад, дают обет безбрачия и принимают монашеский сан. Сейчас высшая должность структуры - Патриарх, но так было не всегда. Патриарха избирали в 1589-1700 годах, и начиная с 1917 года до наших дней. Титул состоит из двух греческих слов: “pater” - “отец”, и “archo” - “управляю”. С момента раскола Церкви на два “лагеря” - западный и восточный, католический и православный соответственно - титул остался за восточными главами, к которым обращались (и продолжают обращаться) не иначе, как “Ваше Святейшество”.

После Патриарха идет митрополит (“metropolites” - глава столичной епархии). Первого Патриарха избрали в 1589 году, а до этого времени старшим в РПЦ считался именно митрополит. До XIV века его кафедра находилась в Киеве и Владимире, а потом митрополит Феогност перенес ее в Москву. С избранием первого Патриарха было назначено сразу четыре "Ваших Высокопреосвященства”: крутицкий, ростовский, новгородский и казанский. К 1917 году осталось три кафедры - в Петрограде, Москве и Киеве. Облачение митрополитов схоже с патриаршим - тот же белый клобук, увенчанный крестом.

Чуть ниже по “карьерной лестнице” стоят архиепископы и епископы (“archi” - “главный, старший” и “episkopos” - “наблюдатель, блюститель”). Их задача - следить за порядком в епархиях, представляющих собой не что иное, как административно-территориальные округа, только с точки зрения Церкви.

Пастыри от черного духовенства, архимандриты (“archi” - “старший”, “mandra” - “овчарня”, а все вместе - как раз “пастырь”) - четвертые по старшинству. Титул архимандрита чаще всего носят настоятели в больших мужских монастырях, или главы духовных учреждений вроде семинарий, или лица, возглавляющие какую-то духовную миссию. Архимандритом могли наречь и простого монаха в том случае, если его заслуги перед Церковью достаточно велики для возведения в сан “Высокопреподобия”.

На последней, пятой ступени, стоит игумен (“hegumen” - “предводительствующий”). В отличие от всех предыдущих, этот титул может носить и женщина - игуменья. Звание принадлежит настоятелям и настоятельницам мужских и женских монастырей, а обращение к ним такое же, как к архимандритам - “Ваше Высокопреподобие".

Пять ступеней белого духовенства

Высший дореволюционный титул - протопресвитер (“protos presbyteros” - “наистарейший”). К началу ХХ века его носили четверо представителей белого духовенства: главы двух соборов Московского Кремля, духовник императорской семьи (он же - глава придворного духовенства), и глава морского и военного духовенства. Именовать их следовало “Ваше Высокопреподобие”. Сейчас этот титул употребляется очень редко, потому что им награждают в исключительных случаях, и только по желанию Патриарха. В нынешней РПЦ протопресвитера заменил протоиерей (“protos hiereus” - “старший священник”). До революции старших священников называли протопопами. Обычно протоиерей - это настоятель крупного храма. К нему обращаются так же, как к протопресвитеру. По телевидению часто можно увидеть протоиерея в митре - особом головном уборе. Он представляет собой высокую шапку в виде полусферы, на которой закреплены маленькие образа. Но митра полагается не всем протоиереям: ее ношение - это честь, которая оказывается священнослужителю за особые заслуги перед Церковью. Протоиерей, носящий митру, называется митрофорным.

Вторая ступень - иерей (“hiereus” -”священник”). Это не только второй по старшинству титул, но и общее название для всех священников РПЦ. Именно с ними рядовые прихожане чаще всего имеют дело - иерея титулуют либо “Ваше Преподобие”, либо, что посетителям церкви гораздо привычнее, просто “батюшка" или “отец …”.

Третий титул - диакон (“diakonos” - “служитель”). На заре становления христианства именно диаконами называли приверженцев этой религии, которых избрали для организации и ведения всех хозяйственных дел общины. Со временем, после появления епископов, диаконами стали именовать людей, которые помогали им в управлении епархией. Чин делится на три, в зависимости от круга обязанностей и полномочий: протодиаконы (старшие), иеродиаконы, и архидиаконы.

Отличительные черты

Самое главное отличие во внешнем виде черного и белого духовенства - головной убор. Первые носили клобук - высокий цилиндр, обтянутый тканью белого или черного цвета. Вторые - скуфью или камилавку. Последняя при особых заслугах владельца обтягивалась фиолетовой тканью.

Отличительная черта диаконов - орарь. По сути, это некое подобие полотенца, которое священнослужители перекидывали через левое плечо и, поднимая его время от времени, давали знак певчим, чтобы те приступали к своему делу. У иереев и епископов роль ораря выполняет епитрахиль - ее надевают на шею и спускают по груди. Игумены, архимандриты, архиепископы и протоиереи в довесок к епитрахили носят еще палицы (небольшие куски ткани) и набедренники. Епископов можно узнать по омофору - легкому подобию платка. Он накидывается на плечи, и снимается только на момент открытия Евангелия во время службы.

Простые священнослужители носят только нагрудный крест, тогда как высшие сословия вдобавок к нему надевают панагию - иконку-медальон.

Табель о рангах

До революции министерство по делам религии практически состояло на государственной службе, и, естественно, числилось в Табели.

До 1917 главой числился митрополит. Он имел первый классный чин, что соответствовало званию генерал-фельдмаршала. Второй классный чин - у архиепископа, как и у действительного статского советника, или генерала. Третий - у епископа. Этот же чин соответствовал генерал-лейтенанту. Четвертый - у архимандрита и генерал-майора, пятый - у игумена, протопресвитера и статского советника. Шестой - у протоиерея и флотского капитана первого ранга, седьмой - у иерея и подполковника. Диакон перескочил через ступень и соответствовал девятому классному чину, так же, как штабс-капитан в армии и лейтенант на флоте.

Сегодня Табель о рангах не существует, и священнослужители уже давно откололись от государства. Теперь к ним обращаются только в соответствии с их духовным саном.

1.2. Из проповедей и посланий

К ПАСТВЕ ЕПИСКОПАТА, ОБРАЩЕНИЙ ДУХОВНЫХ КОНСИСТОРИЙ

№ 23. Из проповеди к пастве викария Ярославской епархии епископа Рыбинского Корнилия (Попова)

Мы с вами словно грозой встревожены печальным известием о страшной междоусобной брани в Петрограде. Причиной всему царское правительство. Оно уже свергнуто волей народа, как не удовлетворявшее своему назначению и допустившее страну до голода и беспорядков. Государственная Дума по требованию народа избрала новое правительство из представителей народа, чтобы это новое правительство вывело русский народ и русскую армию на путь победы и славы.

Ярославские епарх. ведомости. Ярославль, 1917. № 9-10. Часть неофиц. С. 109.

№ 24. Распоряжение епископа Вятского и Слободского Никандра (Феноменова) викарному епископу Сарапульскому и Елабужскому Амвросию (Гудко) и благочинным епархии 3 марта 1917 г.

По получении газет и телеграмм с Манифестами об отречении Государя от престола распорядитесь прочитать Манифесты в церквах и заменить в ектениях и молитвах прошения о нем и царствующем доме словами «о Всероссийском Правительствующем Синклите». Поступайте так, пока станет Вам известно распоряжение Святейшего Синода. Действуйте на народ успокоительно.

Слово и жизнь. Вятка. № 19. С. 4.

№ 25. Из заметки о политической позиции викария Вятской епархии епископа Сарапульского и Елабужского Амвросия (Гудко)

Епископ Амвросий в переполненном молящимися соборе восхвалял бывшего царя [Николая II] и в особенности его супругу [императрицу Александру Федоровну], чем внес в народ нежелательное возбуждение1.

Кама. Сарапул, 1917. № 52. С. 4.

В качестве реакции на упомянутую проповедь от городской думы Сарапула и представителей всех групп населения 5 марта 1917г. на епископа Амвросия была направлена жалоба Св. синоду. В вину архипастырю ставилось произнесение монархической проповеди и высказывание симпатий Николаю II и императрице. Не прошло и двух недель, как Синод Йп марта постановил уволить епископа Амвросия на покой, с назначением его настоятелем

одного из отдаленных монастырей (ЦВ. 1917. № 9-15. С. 70; Слово и жизнь. Вятка, 1917. № 23. С. 4.).

№ 26. Из ответного слова митрополита Киевского и Галицкого Владимира (Богоявленского) на приветственную речь нового обер-прокурора Св. синода В.Н. Львова на первом заседании Св. синода при Временном правительстве 4 марта 1917 г.

[Митрополит Владимир] заявил, что давно знает В.Н. Львова как ревностного защитника православной церкви и приветствует его как желанного гостя, под управлением которого работа Синода пойдет успешнее для пользы родины и православной церкви.

Русское слово. М., 1917. № 51. С. 2.

1 Отрывок приветственного слова митрополита в источнике приводится в изложении.

№ 27. Из речи архиепископа Новгородского и Старорусского Арсения (Стад-ницкого)1 на первом заседании Св. синода при Временном правительстве 4 марта 1917 г.

В настоящую историческую минуту не могу не высказать несколько слов, быть может и нескладных, но идущих от сердца. Господин обер-прокурор говорит о свободе Церкви. Какой прекрасный дар! Свобода принесена с неба Спасителем нашим и Господом: «если Сын освободит вас, то истинно свободны будете» [Ин. 8, 36]; она выстрадана апостолами, куплена кровью мучеников. И великий дар свободы стоит испытаний и страданий. Двести лет Православная Церковь пребывала в рабстве. Теперь даруется ей свобода. Боже, какой простор! Но вот птица, долго томившаяся в клетке, когда ее откроют, со страхом смотрит на необъятное пространство; она неуверенна в своих силах и в раздумье садится около порога дверец. Так чувствуем себя в настоящий момент и мы, когда революция дала нам свободу от цезарепапизма... Великий дар свободы куплен и приобретается всегда ценой испытаний. Утверди, Господи, Церковь Твою!

Новгородские епарх. ведомости. Новгород, 1917. № 7. Часть неофщ. С. 324-325.

2 Речь была произнесена в ответ на объявление обер-прокурором В.Н. Львовым о предоставлении Временным правительством Российской церкви «свободы от цезарепапизма». Речь воспроизведена архиепископом Арсением 26 марта на собрании духовенства г. Новгорода.

№ 28. Высказывание архиепископа Новгородского и Старорусского Арсения (Стадницкого) на первом заседании Св. синода при Временном правительстве в момент выноса царского кресла 4 марта 1917 г.

Вот, выносят символ цезарепапизма!

Богословские труды. М., 1998. Вып. 34. Юбилейный выпуск. С. 81.

1 В «Богословских трудах» сказано, что на этом заседании было вынесено кресло обер-прокурора Св. синода и нижеприводимое высказывание архиепископ Арсений произнес в качестве реакции на это событие. Однако многочисленные очевидцы (в том числе сам Арсений) свидетельствуют, что было вынесено именно царское кресло. Причем при выносе трона принимали участие иерархи, члены Св. синода, в числе которых - митрополит Владимир (Богоявленский) (см.: Жевахов Н.Д. Указ. соч. Т. 2.

С 191; ВЦОВ. 1917. № 1. С. 2-3; Новгородские епарх. ведомости. Новгород, 1917. № 11. Часть неофиц. С 451; Русское слово. М., 1917. № 51. С. 2; Биржевые ведомости. Пп, 1917. № 55. С. 4).

По мнению архиепископа Арсения, царское кресло (трон), стоявшее во главе стола заседаний членов Св. синода, являлось «символом цезарепапизма в Церкви Русской» (Новгородские епарх. ведомости. Новгород, 1917. № 11. Часть неофиц. С. 451). Оно находилось рядом с креслом председательствующего в синоде иерарха и предназначалось исключительно для царя.

Повествуя о том же (4 марта) заседании Св. синода, на Новгородском епархиальном съезде, 31 мая, архиепископ Арсений по-другому воспроизвел свои слова в момент выноса царского кресла. Арсений сказал: «...я не смог сдержать себя и обратился с приветствием [к членам Св. синода и обер-прокурору], что Церковь свободна» (Новгородские епарх. ведомости. Новгород, 1917. № 11. Часть неофиц. С. 451; Новгородская жизнь. Новгород, 1917. № 21. С. 3).

№ 29. Из воззвания к пастырям и пастве Грузинского экзархата1 экзарха Грузии, архиепископа Карталинского и Кахетинского Платона (Рождественского) 4 марта 1917 г.

К вам, сотрудники мои и паства моя, слово мое в этот исторический момент.

Родина наша становится на новый путь. Не мятеж теперь, не разложение, не разорение, не распри нужны нашей Родине, а объединение, укрепление, спокойствие. В мирной, кроткой, многострадальной России не должно быть и, Бог даст, не будет революционного ада. Никакого шатания умов и сердца не должно быть и, Бог даст, не будет теперь у нас в крестоносной Грузии. Того повелительно требует от нас, прежде всего и более всего, нынешнее положение вещей. Крепкие духом доблестные войска наши победоносно шествуют по указанию славного вождя своего, Августейшего Наместника нашего2, к Багдаду.

И теперь, борясь одной рукой с коварным врагом, другой будем творить мирную созидательную работу, будем мирно и возможно спокойно перестраивать нашу внутреннюю жизнь, если она требует переделки и перестройки. Следует ли волноваться, надо ли огорчать друг друга и, тем более, проливать кровь, если это пойдет на пользу не нам, а нашим врагам. В сознании важности переживаемого момента, пусть каждый из остающихся дома граждан отдается мирной созидательной работе, зная, что только мир, согласие, любовь и единодушие приведут нас в обетованную землю упорядоченной и благоустроенной жизни.

Без спокойствия, без сплочения, единения и сознания нами своего долга пред Родиной, никакое правительство, как бы оно ни было идеально, не спасет нас. Как архипастырь церкви Христовой, проповедницы мира и любви, я отечески взываю к вам, сотрудники мои и паства моя, не терять в эту историческую минуту самообладания, терпения и рассудительности и спокойно встречать все, что бы ни послал нам Бог, без воли Которого и волос не падает с головы нашей. Он, Многомилостивый, не пошлет нам ничего такого, что не было бы нам во благо и на нашу пользу.

Тифлисский листок. Тифлис, 1917. №51. С. 1.

1 В Грузинский экзархат были объединены четыре кавказские епархии РПЦ: Грузинская (Карталинская и Кахетинская), Имеретинская, Гурийско-Мингрельская и Сухумская. Экзарх являлся полномочным, самостоятельным официальным представителем соответствующих четырех епархий и входящих в них викариатств. До 1917 г. кафедра экзарха Кавказского в РПЦ считалась четвертой по чести после Петроградской, Московской и Киевской (Булгаков С.В. Указ. соч. Т. 2. С. 1399; Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. 1. С. 686-687, 853).

Из определений, указов и посланий Святейшего синода...

проповедей и посланий к пастве епископата РПЦ

2 Наместником императора на Кавказе и главнокомандующим войсками Кавказского фронта был генерал от кавалерии великий князь Романов Николай Николаевич (Младший; 1856 - 1929 гг.; внук императора Николая I) (Советская военная энциклопедия. Т. 5. М., 1978. С. 597).

Сегодня отпечатан в нашем граде манифест Царский. Вот документ, которым Царь Сам освобождает нас от присяги, данной на верное ему служение и, передавая Престол Российский Брату Своему Великому Князю Михаилу Александровичу, заповедует Ему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях.

Таким образом, мы оказались при новой, но совершенно законной власти, состоящей как бы из двух половин: законного государя и представителей народа в законодательных учреждениях. Нужно было ждать манифеста Великого Князя Михаила Александровича о вступлении Его на престол, но вместо того получена официальная телеграмма об Отречении Великого Князя Михаила Александровича от Престола.

Таким образом, освобожденные Самим Государем от присяги Ему, мы имеем в лице Временного Правительства, Государственной Думой учрежденного, вполне законную власть, которой Государь и следом за ним Великий Князь Михаил Александрович передали свои Верховные права. Посему должны мы теперь повиноваться Временному своему Правительству, как повиновались не за страх, а за совесть Государю своему, отрекшемуся ныне от управления нами.

Тамбовские епарх. ведомости. Тамбов, 1917. № 10-11. Отдел неофиц. С. 247-248.

№ 31. Из речи епископа Псковского и Порховского Евсевия (Гроздова) в кафедральном соборе Пскова

Возлюбленные братие, в час, полный глубокого исторического значения, в час, когда созидается новая форма государственного правления, дерзаю вместе со святым апостолом обратиться к вам с той же мольбою: «Детки, любите друг друга». Будем помнить, что эта заповедь не только апостола, но и Нашего Возлюбленного Спасителя Господа Иисуса Христа. Будем помнить, что к спокойствию, к отсутствию ненависти и вражды, взаимному уважению, исполнению каждым своего долга зовет нас и Временное Правительство, к которому отныне вполне законно перешла Верховная власть.

Я же, смиренный служитель Распятого, с своей стороны на мирную и плодотворную в новом строительстве деятельность вашу призываю Божие благословение.

Псковские епарх. ведомости. Псков, 1917. № 6-7. Отдел неофиц. С. 89.

№ 32. Из беседы корреспондента газеты «Московский листок»1 с епископом Антонином (Грановским), бывшим Владикавказским2

[Епископ Антонин] светло смотрит на будущее, но заявляет, что предстоит борьба, к которой нужно быть готовыми.

Московский листок. М., 1917. № 67. С. 3.

1 Беседа с епископом Антонином напечатана в кратком изложении, которое публикуется полностью.

2 Епископ Антонин проживал на покое в Москве, в Богоявленском (по другим сведениям - в Заиконоспасском) монастыре. Он имел репутацию борца с самодержавием. В 1905 г., после выхода Манифеста 17 октября, Антонин (в то время - епископ Нарвский, викарий СПб. епархии) перестал поминать на церковных службах императора как «самодержавного», за что был подвергнут церковному наказанию в виде ссылки в Троице-Сергиевский монастырь С.-Петербургской митрополии. См. комментарии к документу № 686 и приложение к нему.

Твердо веруя, что за крестом наших испытаний и внутренних нестроений дорогой Родины наступит светлое воскресение и обновление Великой России, православное духовенство г. Новгорода призывает всех объединиться в общей горячей молитве к Милосердному Господу, да благословит Он в эти тяжкие минуты созидательную работу нового, облеченного доверием народа Правительства2, и просит православное население Новгорода во имя блага Родины пребывать в полном и нерушимом единении с представителями народа в Законодательных учреждениях, соблюдая во всех своих действиях полное единодушие и спокойно выполняя законные требования Власти, которую в настоящее время в городе Новгороде представляет Комитет Общественного спокойствия.

Новгородские епарх. ведомости. Новгород, 1917. № 5. Часть неофиц. С. 252; Богословские труды. М., 1998. Вып. 34. Юбилейный сборник. С. 72.

1 Викарий Новгородской епархии епископ Алексий (Симанский): с 22.01 (04.02). 1945 г. - патриарх Московский и всея Руси Алексий I.

2 В Журнале Московской патриархии (ЖМП) перепечатана лишь часть данного воззвания (ЖМП. М., 1957. № 11. С. 40). Отрывок в ЖМП оканчивается на месте, выделенном знаком «2». В отличие от первоисточника, окончание последнего предложения в ЖМП звучит так: «созидательную работу нового строя».

№ 34. Из проповеди викария Новгородской епархии епископа Тихвинского Алексия (Симанского) в Софийском соборе Новгорода 5 марта 1917 г.

[В последнее время в России], с одной стороны, шла беспримерная в истории народов тяжелая война, а с другой, внутри совершались неслыханные измены со стороны тех, кто был призван царем в качестве ближайших сотрудников в управлении государством. ...Постепенно воздвигалась между царем и народом все более и более плотная стена, которую намеренно строили те, кто желал скрывать от царя нужды и вопли народные. ...Призывая всех к усиленной молитве о помощи Божией в настоящую годину грозного испытания, к объединению в духе христианской любви и мира, к спокойному подчинению новому правительству, возникшему по почину Государственной Думы и облеченному полнотою власти для создания будущей мощи и счастья в дорогой родине, Его Преосвященство2 призвал благословение Божие на это новое Правительство, указав, что без помощи Божией тщетны бывают самые лучшие порывы человеческие.

Новгородские губернские ведомости. Новгород, 1917. № 18. С. 2.

Из определений, указов и посланий Святейшего синода...

Из проповедей и посланий к пастве епископата РПЦ

1 В источнике проповедь приводится в изложении. Еще в более кратком изложении она напечатана в журнале «Богословские труды» (М, 1998. Вып. 34. Юбилейный сборник. С. 72-73).

2 Епископ Алексий (Симанский).

№ 35. Из речи архиепископа Владимирского и Шуйского Алексия (Дородницына) перед молебном в кафедральном соборе 5 марта 1917 г.

Сделаем для нее1 все, что можем, для того, чтобы она в эти дни была мирна, спокойна и уверена в своих детях, уверена в том, что никто и ничто не помешает ей творить новый государственный строй, созидать новую государственную власть.

В эти священные дни созидания новой государственной жизни не должно быть насилий и убийства, грабежей, пьянства и иных проявлений злой воли. Мы должны предаться усиленной молитве о благе нашей дорогой Родины с надеждой на милосердие Божие, мирно ожидая, какую пошлет Он нам власть. Мы не одиноки. Там, в Петрограде народные представители работают над созиданием государственной власти. Они создали уже власть для нашего города - это Временный Исполнительный [Владимирский] Губернский Комитет. Он есть центральная власть, ему мы должны подчиняться и исполнять его распоряжения. Мало того, мы должны помогать ему всеми зависящими от нас мерами поддержать в нашей губернии порядок и спокойное течение жизни, мы должны твердо помнить, что помогая ему, мы делаем общее всенародное дело строения новой государственной жизни.

Владимирские епарх. ведомости. Владимир, 1917. № 9-10. Отдел неофиц. С. 82.

1 То есть для Родины.

№ 36. Из послания к пастве архиепископа Таврического и Симферопольского Димитрия (князя Абашидзе)
5 марта 1917 г.

Совершилось. Тот, без воли которого и волос не падает с головы нашей, положил предел царствования бывшего Государя. Бесчисленные губительные непорядки, допущенные бывшим правительством, крайне недобросовестно совершавшим свое служение, злоупотреблявшим властью, постоянно и искусно вводившим всех в заблуждение, повлекли за собой государственную разруху, расстройство во всех наших делах.

Нынешняя кровопролитная великая отечественная война ясно, до очевидности для всех обнаружила, что страна наша и Русский народ стоят на краю пропасти, жадно раскрывшей пасть свою для поглощения нашего Отечества. Создалась эта ужасная бездна и верховная власть вернулась к Русскому народу великому и пространством земли, и своей численностью, и духом, - устраивать на новых началах свою государственную жизнь. Совершилась воля Бо-жия о новых судьбах Отечества нашего. Кто противостанет воле Его? [Рим. 9, 19].

Ныне Промыслитель предоставил нас самим себе. Ныне Сам Царь Небесный занял Престол Русского Царства, дабы Он, Единый Всесильный, был верным помощником нашим в постигшей нас великой скорби, в бедствиях, нагнанных на нас бывшими руководителями государственной жизни нашей.

Поистине трудное тяжелое время настало для Русской земли. Отечество наше терпит ныне труды и болезни рождения. Дни наши, радующие нас светлой и мирной будущностью Русской земли, ныне почти во всем напоминают нам древнее великое потрясение, постигшее наше Отечество триста лет тому назад, когда соседний народ напал на землю Русскую, полонил села и города ее, взял столицу Царства и готовился стереть с лица земли самое русское имя. Подобно этому и теперь внешние враги окружили нас, ведут с нами борьбу не на жизнь, а на смерть, всячески добиваются сломить крепость нашу, завладеть нами, захватить землю нашу, лишить нас царственной свободы и сделать нас своими рабами, приравнять нас к скотам бессмысленным.

Мы все ныне должны забыть все распри, раздоры, ссоры, споры и недоразумения, существовавшие когда-либо между нами и, помня заповедь Христа Бога о нашем единстве, завет Его великого Апостола о хранении спасительного единения, о неразделении, о неговорении: «я Павлов, я Аполлосов, я Кифин» , быть сынами единого Отечества, защищать его, не щадя своей жизни и во всем усердно и добросовестно, не за страх, а за совесть, без ропота и лицемерия повиноваться новому Нашему Правительству. Это спасительное повиновение, требуемое от нас Словом Божиим, которое говорит нам, что существующие власти от Бога установлены, и в котором Сам Бог возвещает: «Мною повелители узаконяют правду» [Рим. 13, 1; Прит. 8, 15], должно прежде всего проявляться в сохранении всеми нами тишины и порядка, в мирном исполнении каждым из нас лежащих на нем обязанностей общественных и частных.

Сражающаяся Армия нуждается в пище, требует для себя огромного количества хлеба. Самой армии негде достать пропитания. Мы обязаны питать ее, это наш святейший долг. Для наилучшего, наиполезного выполнения этой нашей обязанности мы должны составлять одно целое с Действующей армией; должны образовать одну непрерывную цепь от полей брани до наших мирных жилищ; у нас должны быть неистощимые запасы пищи и снаряжения для нашей армии; мы для нее должны быть как бы обозом, доставляющим ей все нужное. Мы обязаны по первому же зову нашего Народного Правительства раскрыть наши амбары, зернохранилища и свозить хлеб для армии, оставив для своих семей лишь то количество, какое понадобится нам до нового урожая...

Таврический церк.-обществ. вестник. Симферополь, 1917. № 8-9. С. 175-179.

№ 37. Из проповеди архиепископа Кишиневского и Хотинского Анастасия (Грибановского) в кафедральном соборе Кишинева 15 марта 1917 г.

Пусть каждый из вас отречется от своих дел и отдастся на служение общему благу спасения Родины от внешнего врага. Отречитесь2 от своих дел и уподобьтесь Государю Императору Николаю Александровичу, который из-за любви к России-родине, как он возвещает в своем манифесте, отрекся от престола своих благочестивых предков, сложил с себя верховную власть, чтобы хорошо было общей родине.

Вспомните все дела Государя, все, что сделал он на своем крестном пути в свое царствование. Вспомните последний его завет, которым он призывает всех верных сынов отечества к исполнению долга в тяжелую минуту всенародных испытаний, чтобы вывести государство Российское на путь победы, благоденствия и славы.

Бдите и молитесь, да не внидите в напасть, и будьте верными сынами своей матери-Церкви Христовой. Только общими усилиями возможно умолить Господа, чтобы Он отвлек от нас Свою карающую руку и не дал нам погибнуть3.

Из определений, указов и посланий Святейшего синода...

Из проповедей и посланий к пастве епископата РПЦ

РГИА. Ф. 797. On. 86. 1917. Illотдел. IVстол. Д. 64. Л. 70 б. Вырезка из газеты «Бессарабец» (Кишинев, 1917. 6 марта).

1 Существует и другая редакция этой проповеди, напечатанная на страницах епархиального журнала: «Пусть каждый из вас отречется от своих дел и отдастся на служение общему благу спасения Родины от внешнего врага, подобно Государю Императору, который из-за любви к России принес самую великую жертву, какую только можно принести, сложив с себя тяжкое бремя управления государством. Искусимся от посещения Господня, дабы Он не приложил нам болезнь на болезнь; будем бодрствовать и молиться, как верные чада Христовой Церкви, ибо дни лукавы суть (Кишиневские епарх. ведомости. Кишинев, 1917. № 15-16. Отдел неофиц. С. 277).

2 Так в тексте.

3 По запросу обер-прокурора Св. синода о содержании проповеди, напечатанной на страницах правой газеты «Бессарабец», архиепископ Анастасий дал ответ, что «выражения, в коих изложена проповедь, более чем неточны, но основная мысль представлена правильно». Архиепископ Анастасий также отметил, что его слова «внесли заметное успокоение в народную мысль и совесть», и что он «получил целый ряд выражений благодарности от богомольцев за свое краткое слово» (РГИА. Ф. 797. Оп. 86. 1917. III отдел. IV стол. Д. 64. Л. 69-70а.об.).

№ 38. Из поучения архиепископа Харьковского и Ахтырского Антония (Храповицкого) в Успенском соборе Харькова 15 марта 1917 г.

Меня спрашивают, почему я не отозвался к ожидающей моего слова пастве о том, кому же теперь повиноваться в гражданской жизни и почему перестали поминать на молитве царскую фамилию.

Отвечаю, но отвечаю по собственному почину. Представители нового Правительства со мною не видались, мне не писали и через других не передавали своих желаний. Пусть никто не думает, что это молчание, или то, что я сейчас скажу, внушено мне страхом. Ареста, которым мне угрожают некоторые ораторы на площади, я не боюсь, не боюсь и смерти. Скажу больше: я восторженно рад буду умереть за Христа. - Итак, от 28-го февраля по 3[-е] марта я ничего не говорил потому, что не знал, какова воля государя, которому мы присягали. Имя его попрежнему возносилось в молитвах; 3 марта стало известно, что он отрекается от престола и назначает Государем своего брата; тогда 4 марта в собрании духовенства было выработано нами поминовение Михаила Александровича, как Российского Государя. Однако через час стал известен манифест об его отречении впредь до избрания его Учредительным Собранием, если таковое избрание состоится. Вместе с тем новый государь повелел повиноваться Временному Правительству, состав которого, возглавляемый кн[язем] Львовым, господином] Родзянко, вам известен из газет. - С этого момента означенное Правительство стало законным в глазах всех монархистов, то есть повинующихся своим Государям русских граждан. И я, как пастырь церкви, обязанный всегда увещевать народ свой повиноваться предержащим властям, призываю вас к исполнению сего долга теперь, то есть к послушанию Комитету новых министров2 и его главе - князю Львову и господину] Родзянке, как временной главе Государства, а равно и всем местным властям, которые были и будут утверждены упомянутым Комитетом и его уполномоченными. Мы должны это делать, во-первых, во исполнение присяги, данной нами Государю Николаю II, передавшему власть великому князю Михаилу Александровичу, который эту власть впредь до Учредительного Собрания сдал Временному правительству. Во-вторых, мы должны это делать, дабы избежать полного безвластия, грабежей, резни и кощунства над святынями. Только в одном случае не должно ни теперь, ни в прошлом никого слушать - ни царей, ни правителей, ни толпы: если потребуют отречься от веры, или осквернять святыни, или вообще творить явно беззаконные и греховные дела.

Теперь второй вопрос: почему не молимся за царей? Потому, что царя у нас теперь нет и нет потому, что оба царя от управления Россией отказались сами, а насильно их невозможно именовать тем наименованием, которое они с себя сложили. Если бы царь наш не отказался от власти и хотя бы томился в темнице, то я бы увещевал стоять за него и умирать за него, но теперь ради послушания ему и его брату мы уже не можем возносить имя его, как Всероссийского Государя. От вас зависит, если желаете, устроить снова царскую власть в России, но законным порядком, чрез разумные выборы представителей своих в Учредительное Собрание. А какой это будет законный порядок выборов, о том решат, уже не мы духовные, а Временное Правительство3.

Пастырь и паства. Харьков, 1917. № 10. Часть неофиц.С. 279-281.

1 В мемуарной литературе приводится эта же проповедь архиепископа Антония, но в иной, более краткой редакции: «Когда мы получили известие об отречении от Престола Благочестивейшего Императора Николая Александровича, мы приготовились, согласно его распоряжения, поминать Благочестивейшего Императора Михаила Александровича. Но ныне и он отрекся и повелел повиноваться Временному правительству, а посему, и только посему, мы поминаем Временное правительство. Иначе бы никакие силы нас не заставили прекратить поминовение Царя и Царствующего Дома» (Антоний (Храповщкий), митрополит. Письма блаженнейшего митрополита Антония (Храповицкаго). Джорданвилль, N.Y., Свято-Троицкий монастырь. 1988. С. 57).

2 Временному правительству.

ДУХОВЕНСТВО РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ И СВЕРЖЕНИЕ МОНАРХИИ

(начало XX в. - конец 1917 г.).

Репников А.В., Гайда Ф.А. М.А. Бабкин. Духовенство Русской Православной Церкви и свержение монархии (начало XX в. - конец 1917 г.) // Отечественная история. 2008. № 5. С. 202-207 (рецензия).

В монографии М.А. Бабкина рассматривается крайне важная и актуальная тема - взаимоотношения Церкви и государства в 1900-1917 гг. как верно отмечает автор, ни в отечественной, в зарубежной историографии до сих пор не было работы, освещающей отношение православного духовенства к свержению монархии. В появившихся на рубеже XX-XXI вв. исследованиях Т.Г. Леонтьевой, В.А. Федорова, C.Л. Фирсова данная тема, как правило, рассматривается лишь в общем контексте истории церковно-государственных отношений начала XX в. Современные церковные историки и православные публицисты также обычно обходят ее стороной. К тому же, как считает Бабкин, «отличительной чертой церковно-исторических монографий является определенная идеализация истории РПЦ, стремление не заметить некоторые негативные и нелицеприятные факты и, в первую очередь, - поддержки Церковью свержения дома Романовых» (с. 30).

Последние 20 лет, начиная с памятных торжеств, посвященных тысячелетию Крещения Руси, были отмечены возрождением православия в России. Множество новых исследований, сборников документов, воспоминаний и статей, выпущенных при участии Русской Православной Церкви, составили по сути новый, пока еще слабо согласованный с академической наукой пласт историографии. В этом отношении как критика представителями Церкви научных монографий, так и оценка сотрудниками научных институтов церковных изданий скорее напоминают не конструктивный диалог, а монолог, с помощью которого каждая сторона пытается доказать свою правоту, не прислушиваясь к аргументации собеседника. Во многом именно с этим связано то, что книга Бабкина уже вызвала диаметрально противоположные отклики и даже обвинения автора в предвзятости.

Работая над монографией, Бабкин исследовал материалы 40 фондов из различных федеральных и региональных архивов (РГИА, ГА РФ, РГАДА, ЦИАМ, РГА ВМФ, Российский государственный архив кинофотодокументов, ОР РГБ, Государственный архив Свердловской обл., Центр документации общественных организаций Свердловской обл., Объединенный государственный архив Челябинской обл.), изучил около тысячи дел, значительная часть которых ранее не была известна историкам. Им рассмотрены определения Св. Синода, распоряжения, пастырские послания и проповеди архиереев, резолюции съездов и собраний духовенства, проходивших весной и летом 1917 г., телеграммы, направлявшиеся ими представителям государственной власти, стенограммы Поместного собора 1917-1918 гг. Помимо этого, автор анализирует законодательные акты Российской империи, дневники, воспоминания и переписку Николая II , императрицы Марии Федоровны, архиереев Вениамина (Федченкова), Евлогия (Георгиевского), Нестора (Анисимова), Феодосия (Алмазова), священников Георгия Шавельского, Василия Виноградова и Василия Зеньковского, Иоанна Восторгова и Владимира Красницкого, Николая Любимова и Сергия Булгакова, а также А.И. Верховского, Ф.В. Винберга, В.Н. Воейкова, A.И. Гучкова, А.И. Деникина, кн. Н.Д. Жевахова, А.В. Карташева, А.Ф. Керенского, B.Н. Львова, Н.Е. Маркова, С.П. Мельгунова, П.Н. Милюкова, В.Д. Набокова, М. Палеолога, М.В. Родзянко и др. Бабкин также проработал большое количество газет и журналов, издававшихся в России в 1905-1917 гг. Им тщательно исследовано более 90% всех церковных изданий, выходивших в 1917 г.

Благодаря столь обширной источниковой базе автору удалось подробно проследить процесс политической переориентации православного духовенства в ходе Февральской революции 1917 г. При этом сделанные им выводы характеризуют не только взгляды и действия отдельных лиц, но и позицию всей РПЦ. По мнению Бабкина, начиная с 1901 г. и вплоть до Февральской революции православные иерархи старались ограничить участие императора в церковном управлении и стремились к «отдалению» Церкви от государства. После ряда безуспешных попыток добиться согласия монарха на созыв Поместного собора архиереи все чаще связывали свои надежды на «раскрепощение» Церкви от государственного контроля с «ожидаемой сменой формы государственной власти в России, с окончательным решением вопроса между "священством" и "царством"» (с. 132). Способствуя «десакрализации» императорской власти, священнослужители исходили из того, что между властью царя и какой-либо иной формой власти нет никаких принципиальных отличий («нет власти не от Бога»). Соответственно и паства воспринимала царя не как духовного лидера народа и помазанника Божия, а исключительно как простого мирянина, находящегося во главе государства. Однако вывод Бабкина о том, что духовенство работало на «создание в определенной степени "богословского обоснования" революции» (с. 134), представляется все же дискуссионным.

Автор полагает, что в предреволюционные годы архиереи пытались разрешить в пользу Церкви историко-богословский спор о превосходстве светской власти над духовной или, наоборот, духовной над светской (так называемую проблему «священства и царства»). Наиболее ярко, по его мнению, это противостояние «священства» и «царства» проявилось именно в первые дни и недели Февральской революции. Бабкин полагает, что в то время, когда церковные иерархи приветствовали отречение Николая II , вопрос о будущей форме правления в России еще оставался открытым. Между тем многочисленные источники свидетельствуют, что члены Св. Синода с самого начала сделали твердый выбор в пользу новой власти и против восстановления монархии. Они отнюдь не были склонны рассматривать политическое положение России как находящееся в состоянии «неопределенности» до соответствующего решения Учредительного собрания о форме правления. Такая позиция Синода, с учетом влияния подведомственного ему духовенства на многомиллионную православную паству, фактически исключала возможность осуществления монархической альтернативы.

В том, что в марте 1917 г. «Церковь фактически отказалась защищать императора» (с. 144), Бабкин видит попытку духовенства изменить политический строй Российского государства. Нововведения антимонархического характера, осуществленные Синодом весной 1917 г., нередко вызывали у верующих смущение и ропот. Однако лишь немногие пастыри продолжали тогда отстаивать консервативно-монархические ценности (с. 168-169). В «Поучениях» Св. Синода царское правительство обвинялось в том, что оно довело Россию «до края гибели», вследствие чего «народ восстал за правду, за Россию, свергнул старую власть, которую Бог через народ покарал за все ее тяжкие и великие грехи» (с. 175). «Режим правительства был в последнее время беспринципный, грешный, безнравственный, — писал епископ Уфимский и Мензелинский Андрей (Ухтомский). — Самодержавие русских царей выродилось сначала в самовластие, а потом в явное своевластие, превосходившее все вероятия» (с. 231). Епископ Александровский Михаил (Космодемьянский) в пасхальной проповеди сравнивал самодержавие с «дьявольскими цепями», сковавшими жизнь русских людей (с. 232).

Изучая взаимоотношения «священства» и «царства», Бабкин сосредоточил свое внимание на событиях начала XX в. Вместе с тем он делает ряд любопытных исторических экскурсов, обращается к эпохе Петра I, сообщает, что «за сто предреволюционных лет известен едва ли не единственный случай доноса священника властям о содержании исповеди каявшегося» (с. 63). Самоценны и имеющиеся в книге богословские комментарии, которые далеко не всегда встречаются в работах «светских» историков. В приложениях к монографии приводятся статистические сведения о православном духовенстве начала XX в., список архиереев, занимавших церковные кафедры 1 марта 1917 г., и другие материалы.

Тем не менее хотелось бы указать на некоторые вопросы, которые не были в полной мере раскрыты автором и требуют дальнейшего исследования. Так, практически ничего не сказано о проектах церковной реформы, разработанных Л.А. Тихомировым. В книге он упомянут только один раз, хотя его активное участие в делах Церкви было замечено Николаем II и получило высокую оценку митрополита Антония (Вадковского). Несколько раз в книге упоминается о возможном существовании в среде высшего духовенства своеобразного масонского лобби (с. 39-40, 189). «Единомыслие... высших иерархов с представителями власти в плане свержения царского самодержавия, - пишет Бабкин, - наталкивает на мысль, что среди членов Св. Синода также были масоны. В первую очередь это относится к тем иерархам, которые определяли курс высшего органа церковной власти: к архиепископу Финляндскому Сергию (Страгородскому) и митрополиту Киевскому Владимиру (Богоявленскому)» (с. 189). К сожалению, каких-либо доказательств, подтверждающих эту гипотезу, автор не приводит. В связи с масонской тематикой и «теорией заговора» следует подчеркнуть необходимость осторожного отношения к используемым Бабкиным книгам Н.Н. Берберовой, М.В. Назарова и О. А. Платонова, содержащим, помимо прочего, случайно или намеренно искаженную информацию.

В работе Бабкина, ставшей основой для успешно защищенной им докторской диссертации, показано, что «духовенство Русской Православной Церкви в целом сыграло важную роль в революционном процессе, направленном на свержение монархии в России» (с. 412). Конечно, можно оспаривать авторскую концепцию, но нельзя уже игнорировать документы, введенные Бабкиным в научный оборот. То, что некоторые выводы книги вызвали полемику и противоречивые отклики, свидетельствует лишь о плодотворности проделанной автором работы, о ее научной новизне и значимости, поскольку серьезные исследования всегда порождают дискуссии. Несомненно, рецензируемая монография вносит весомый вклад в историческую науку, и можно лишь сожалеть, что небольшой тираж уже сделал ее библиографической редкостью.

А.В. Репников, доктор исторических наук (Российский государственный архив социально-политической истории)

Монография М. А. Бабкина посвящена отношению православного духовенства к монархии и революции в 1917 г. Предшествующие события автор освещает достаточно скупо, опираясь при этом, как правило, на работы других исследователей (С.Л- Фирсова, Б.Н. Миронова, о. Георгия Ореханова, о. Владимира Рожкова и др.). Впрочем, на их основании автор делает вполне самостоятельные, а иногда и диаметрально противоположные выводы. Так, он пытается доказать, что в начале XX в. духовенство стремилось к «независимости от государства» и готово было ради этого «узаконить в сознании паствы свержение монархии» (с. 138-139). «Основной мотив революционности духовенства» Бабкин усматривает «в желании уничтожить, свергнуть царскую власть как харизматического "соперника"» (с. 201). Однако в своей книге он так и не назвал ни одного церковного иерарха, который выражал бы подобные желания до или даже после революции.

Членам Св. Синода Бабкин приписывает враждебное отношение к монархии и чуть ли не симпатии к республиканскому строю. Между тем наличие подобных симпатий нелегко не только доказать с помощью имеющихся источников, но даже допустить в качестве умозрительного предположения. Высшие иерархи хорошо знали о том, что положение духовенства в монархических государствах Европы (Великобритании, Германии, Австро-Венгрии) было гораздо более прочным, нежели в республиканской Франции, пережившей в начале XX в. очередной всплеск антиклерикализма, или в Португалии, где в 1910 г. республика была провозглашена одновременно с конфискацией монастырской собственности.

Следует учесть и то, что взаимоотношения православного епископата и либеральной оппозиции накануне революции были крайне натянутыми. Лидер октябристов А.И. Гучков был главным организатором резкой критики Синода в Думе. Октябрист И.В. Никаноров, от имени фракции выступавший в Государственной думе по церковным вопросам, писал в «Голосе Москвы» об «ужасном состоянии» Русской Православной Церкви, находящейся «на краю пропасти». Кадеты отзывались о «синодальной бюрократии» и архиереях еще более недоброжелательно, а их лидер П.Н. Милюков с думской трибуны призывал освободить Церковь «от плена иерархии». Ни для кого не были секретом и тесные связи, существовавшие между либеральной оппозицией и старообрядцами. Конечно, и среди православных иерархов начала XX в. были люди радикально-либеральных политических взглядов, как, например, уфимский епископ Андрей (Ухтомский) или отправленный на покой владикавказский епископ Антонин (Грановский). Но их было крайне мало, а их влияние в Церкви оставалось минимальным. Охлаждение же между Синодом (и епископатом в целом) и последним российским императором объяснялось не столько мифическим «антимонархическим настроением» архиереев, сколько распутинской историей, подрывавшей авторитет высшего церковного управления в глазах общества, и попытками власти втянуть духовенство в политику, как это было, в частности, во время предвыборной кампании 1912 г.

Бабкин утверждает, что и после отречения Николая II «за монархический путь развития России могла высказаться - в случае официальной поддержки со стороны Православной Церкви - весьма значительная и влиятельная часть электората»: «...С 3 марта, в случае поддержки духовенством РПЦ монархической системы власти, на политическом поле обсуждалась бы, по нашему мнению, альтернатива между конституционной монархией и демократической парламентской республикой (наибольший потенциальный электорат первой составляли кадеты и правые, а второй - главным образом меньшевики и эсеры)» (с. 209-211). Однако сам же автор пишет про «массовый революционный настрой, охвативший с первых чисел марта 1917 г. большинство населения страны», и констатирует, что «в те дни монархические идеи были крайне непопулярны», а правые партии не только не сопротивлялись, но и не протестовали против своего запрещения. При этом он признает, что «такая точка зрения широкой общественности оказывала влияние на формирование мнения священнослужителей», а не наоборот (с. 188, 266).

Это явное противоречие свидетельствует о том, что, рассуждая о нереализованной по вине Синода в 1917 г. «монархической альтернативе». Бабкин существенно и необоснованно преувеличивает политический вес священнослужителей, а при анализе расстановки сил в обществе выдает желаемое за действительное. Так, он пишет, будто «за конституционную монархию выступала влиятельная кадетская партия (хотя единства в ее рядах по этому вопросу все же не было)». Но если программа партии «Народной свободы», составленная еще в 1905-1906 гг., и говорила о парламентской монархии как о наиболее предпочтительной форме государственного устройства, то к 1917 г. подавляющее большинство кадетов были уже республиканцами. Сразу же после революции соответствующие изменения были внесены и в программу партии.

На деле Синод не имел никакого влияния ни на генералитет, ни на политические партии, руководившие Думой, ни на взбунтовавшиеся массы. Более того, как показала развернувшаяся весной 1917 г. так называемая церковная революция, правящие архиереи часто не пользовались должным авторитетом в глазах приходского духовенства и мирян. Между тем автор всерьез уверяет читателей, что в конце февраля 1917 г. Синод с помощью обращений, воззваний и крестных ходов мог остановить революцию (с. 204-209).

Бабкин решительно настаивает на том, что в марте 1917 г. «монархия в России как институт - согласно акту вел. кн. Михаила Александровича - продолжала существовать», и, соответственно, Синод должен был действовать так, как если бы в стране установилось «междуцарствие» (с. 210). При этом автор совершенно не учитывает, что Синод вовсе не был уполномочен давать свои толкования правительственным актам, тем более столь спорным с юридической точки зрения, как акты 2-3 марта 1917 г. А определение 1-го департамента Сената не давало ни малейшего основания для «существования» монархии. Сенаторы разъясняли, что «Временное правительство волею народа облечено диктаторской властью, самоограниченной его собственной декларацией и сроком до Учредительного собрания». При вступлении в должность министры Временного правительства давали присягу: «По долгу члена Временного правительства, волею народа по почину Государственной думы возникшего, обязуюсь и клянусь перед Всемогущим Богом и своею совестью служить верою и правдою народу Державы Российской, свято оберегая его свободу и права, честь и достоинство и нерушимо соблюдая во всех действиях и распоряжениях моих начала гражданской свободы и гражданского равенства и всеми предоставленными мерами мне подавляя всякие попытки прямо или косвенно направленные на восстановление старого строя [выделено мною. - Ф.Г.]». Характерно, что уже в марте деятельность монархических партий была запрещена. Конечно, теоретически Учредительное собрание могло вновь установить монархию (и то монархию «волею народа», а не «Божьей милостью»), однако никаких предпосылок для этого не было. Даже 2-3 марта за сохранение монархии как института активно выступали только Милюков и Гучков, известные помимо прочего своими резкими антицерковными выступлениями. Именно им, по мнению Бабкина, должен был помогать Синод.

В сложившейся весной 1917 г. обстановке Церковь не могла не считаться с беспрецедентным волеизъявлением монарха и с необходимостью поддерживать гражданский мир и согласие в период тяжелейшей войны (в этом отношении позиции Николая II и членов Синода полностью совпадали). Неудивительно, что даже такие убежденные монархисты, как епископы Андроник (Никольский) и Макарий (Гневушев) вынуждены были открыто поддержать новую власть.

Освещение Бабкиным взаимоотношений церковных иерархов с новой революционной властью также вызывает недоумение. Решение Синода установить контакт с Временным комитетом Государственной думы, по мнению автора, «дает основание утверждать, что Св. Синод РПЦ признал революционную власть еще до отречения Николая II от престола» (с. 144-145). Между тем «Комитет Государственной думы для водворения порядка и для сношения с учреждениями и лицами» не провозглашал себя органом верховной власти и официально заявлял, что принял власть в столице вынужденно, ввиду отсутствия какой-либо другой власти. Еще 1 марта Комитет установил связь со Ставкой и иностранными посольствами, после чего был фактически повсеместно признан. Синод решил войти в сношения с Комитетом 2 марта и только на следующий день вступил с ним в контакт, едва ли не последним из столичных центральных учреждений. Ничего революционного или антиправительственного в этом уже не было. Контакт с Временным правительством был установлен уже после отказа вел. кн. Михаила Александровича от престола.

Отношения Синода с Временным правительством рассматриваются Бабкиным крайне односторонне. Автор сосредоточен исключительно на анализе тех форм, с помощью которых Синод выражал свою лояльность правительству. Причины и характер конфликта, сразу же возникшего между членами Синода и обер-прокурором В.Н. Львовым, интересуют его лишь постольку, поскольку в них проявилось стремление церковной иерархии к независимости от государства. Бабкин выдвигает гипотезу «о существовании определенной договоренности между Временным правительством и Св. Синодом», впоследствии нарушенной Львовым: «Суть ее состояла в том, что Временное правительство предоставит РПЦ свободу в управлении в обмен на принятие Церковью мер по успокоению населения страны и формированию в обществе представления о законной смене власти» (с. 196). Однако ни доказать на основании источников наличие такого «сговора», ни объяснить причины его нарушения правительством автор не в состоянии.

Стремясь доказать активную роль и заинтересованность архиереев в революции, Бабкин зачастую игнорирует тот факт, что начавшаяся весной 1917 г. «церковная революция» в значительной степени была направлена именно против епископата, огульно обвинявшегося в «распутинстве». Под давлением радикально настроенной части приходского духовенства и мирян в первые же месяцы своих кафедр лишились 17 архиереев. Трудно поверить, чтобы в этих условиях революция и революционная власть, всячески поощрявшая инициативу на местах, вызывали у епископов искреннюю симпатию.

В целом же попытка изобразить церковно-государственные отношения начала XX в. в виде борьбы «священства и царства» представляется надуманной и несостоятельной. Несмотря на обширный круг источников, используемых автором, основные положения его концепции (харизматическое соперничество церковных иерархов и императора накануне революции 1917г., ведущая и определяющая роль духовенства и Св. Синода в свержении монархии, избрание патриарха как победа «священства над царством» и проч.) опираются на умозрительные рассуждения и гипотетические предположения. Стараясь их доказать, автор не раз вынужден выстраивать между фактами ложные, не существовавшие в действительности связи. В то же время монография М.А. Бабкина бесспорно обогащает отечественную историографию как новыми, ранее не изучавшимися материалами, отражающими отношение духовенства к революционным событиям, так и острыми дискуссионными вопросами. Она убедительно свидетельствует о необходимости специального исследования политической роли и деятельности духовенства в Российской империи, а также мировоззрения иерархов РПЦ, до сих пор еще очень слабо изученного.

Ф.А. Гайда, кандидат исторических наук (Московский государственный университет им. М.В. Ломоносов)

Примечания

1. Ранее им уже был опубликован по этой же теме сборник документов: Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году: Материалы и архивные документы по истории Русской православной церкви / Изд. 2. М., 2007. Сост. предисл. и комм. М.А. Бабкин. М., 2006. Рецензии см.: Отечественная история. 2007. №З.С. 194-196.

3. Государственная дума. Стенографические отчеты. Созыв IV. Сессия I. СПб., 1914. Ч. III. Стб. 1347. 28 апреля 1914 г.

4. См ., напр.: Гайда Ф.А. Либеральная оппозиция на путях к власти(1914-весна 1917 г.). М.,2003. С. 49- 52, 332-335 и др.

5. Цит. по: Власть и реформы. От самодержавной к советской России. СПб., 1996. С. 655.

6. ГА РФ, ф. 1779, оп. 1, д. 6, л. 40-40а.

7. Подробнее см.: Фруменкова Т.Г. Высшее православное духовенство России в 1917 г. // Из глубины времен. Вып. 5. СПб., 1995. С. 74-94; ее же. К биографии Владимира Николаевича Львова // Из глубины времен. Вып. 9. СПб., 1997. С. 95; Гайда Ф.А. Русская Церковь и политическая ситуация после Февральской революции 1917 года (к постановке вопроса) //Из истории русской иерархии: Статьи и документы. М„ 2002. С. 60-68.