| Цитируемость, нормализованная по тематическому направлению, рассчитывается путем деления числа цитирований, полученных данной публикацией, на среднее число цитирований, полученных публикациями такого же типа этого же тематического направления, изданных в этом же году. Показывает, насколько уровень данной публикации выше или ниже среднего уровня других публикаций в этой же области науки. Для публикаций текущего года показатель не рассчитывается."> Норм. цитируемость по направлению: 0
|
Многие убеждены, человек - рациональное существо, которое действует так, как ему выгодно. Долгое время это было незыблемым постулатом экономической теории, пока его не проверили на практике. И как показали многочисленные эксперименты, люди вовсе не рациональны. Но самое удивительное даже не это, а то, что, как доказывает в своем бестселлере Дэн Ариели, наше иррациональное поведение предсказуемо. Константин Смыгин, основатель сервиса ключевых идей из бизнес-литературы MakeRight.ru , поделился с читателями Insider.pro ключевыми идеями из книги Дэна Ариели «Предсказуемая иррациональность».
О чем эта книга
Наша психология таит в себе множество загадок. Удивительно, насколько иррационально порой мы себя ведем. Что еще более удивительно - наша иррациональность предсказуема и работает по собственным законам.
В своем бестселлере «Предсказуемая иррациональность» Дэн Ариели рассказывает о системных ошибках поведения людей и о том, как понимание иррациональности человеческого поведения перевернуло некогда незыблемые постулаты экономической теории, которая рассматривала людей как рациональных индивидов. Дэн Ариели исследует феномены, связанные с относительно новым направлением - поведенческой экономикой.
В классической экономике предполагается, что все люди являются рациональными субъектами и действуют соответствующим образом. То есть они сравнивают между собой все возможные варианты и выбирают из них наилучший. Если индивид допускает ошибку, то рыночная сила это быстро исправляет.
Эти допущения о рациональном поведении позволили экономистам делать далеко идущие выводы относительно налогообложения, государственного регулирования, здравоохранения и ценообразования. Но последние исследования человеческого поведения кардинально опровергают такой подход.
Рассмотрим основные идеи из книги Дэна Ариели, подтверждающие нашу иррациональность и ее предсказуемость.
Идея № 1. Мы все познаем в сравнении
- подписку на онлайновую версию за $59,
- подписку на печатную версию за $125
- подписку на печатную и онлайновую версию за $125
Два последних варианта стоят одинаково, но тот, в котором предлагают обе версии подписки, кажется более выгодным предложением. Это вовсе не ошибка - это пример намеренного манипулирования
с целью заставить потенциального подписчика пропустить первый вариант и обратить внимание на более дорогостоящий.
В чем суть этого приема? Он основан на психологических особенностях человека - мы можем оценить преимущество какого-либо варианта, только сравнивая его с другими. Мы не можем оценить абсолютную ценность той или иной вещи, а только относительную.
Таков принцип действия нашего мышления - мы всегда смотрим на вещи и воспринимаем их с учетом контекста и связей с другими вещами.
Идея № 2. Что не учитывает закон спроса и предложения?
Всемирно известный натуралист Конрад Лоренц продемонстрировал, что новорожденные гусята привязываются к первому же движущемуся объекту, который увидят, будь то человек, собака или механическая игрушка. Этот эффект был назван импринтингом - «запечатлением». Мы тоже склонны бессознательно цепляться за уже знакомые нам значения - иными словами, «ставить якоря». Эта особенность, которая называется «эффектом привязки», проявляется в том числе и в отношении цен.
Дэн Ариели рассказывает историю бизнесмена Ассаэля, который в середине ХХ века начал выводить на рынок черный жемчуг. Поначалу его предложение никого не заинтересовало. Но через год Ассаэль обратился к специалисту по драгоценностям, который выставил черный жемчуг в своей витрине, назначив за него огромную цену. В итоге черный жемчуг стали носить звезды кино и богатые дивы, и он стал синонимом роскоши. Стоимость черного жемчуга была «привязана» к ориентиру в виде самых роскошных драгоценных камней в мире, и он стал очень высоко цениться.
Автор делает оговорку: сами по себе ценники еще не становятся якорями. Эффект импринтинга возникает тогда, когда мы размышляем о покупке какого-либо товара. Диапазон цен может быть разным, но мы всегда сравниваем их с тем, что мы зафиксировали изначально.
Идея № 3. Как якоря становятся многолетней привычкой?
Не секрет, что людям свойственно стадное поведение. Но Дэн Ариели рассказывает о еще одном примечательном эффекте - «самопроизвольном стадном инстинкте». Суть его в том, что человек верит, что некий объект хорош или плох, исходя из того, как он воспринимал его на основе предыдущего опыта.
Например, вы привыкли каждое утро пить кофе в одном и том же кафе. Но однажды решили зайти в Starbucks, и были неприятно удивлены ценами. Все же вы решились попробовать местный эспрессо, хотя он и показался вам неоправданно дорогим. На следующий день вы снова заходите в Starbucks.
Таким образом, вы перепривязали свой якорь. Как это удалось? За счет эмоционального фактора - Starbucks вызывает у посетителей совсем другие ощущения, нежели обычные кафе, и этого достаточно, чтобы отказаться от старого «ценового» якоря.
Идея № 4. Ошибка экономистов
Идея № 5. Бесплатный сыр в мышеловке
Почему люди так падки на бесплатное? Дэн Ариели предлагает задать себе вопрос - купили бы вы ненужный вам товар, если цена на него снизилась с 30 до 10 рублей? Возможно. А взяли бы вы его, если бы вам предложили его бесплатно? Наверняка.
Как понять иррациональное стремление к бесплатным товарам, на которые в противном случае мы бы не обратил внимание?
Это происходит вследствие другой нашей психологической особенности - человек боится потерь. Когда мы платим за что-то, то всегда подспудно боимся принять неправильное решение, но когда мы получаем что-то бесплатно, боязнь неверного решения исчезает.
Множество успешных маркетинговых кампаний используют нашу тягу к бесплатному сыру. Так, нам могут предложить бесплатную доставку при покупке нескольких товаров вместо одного, и это хорошо действует, даже если вам нужен только один товар.
Идея № 6. Сколько стоит дружба?
Если после ужина у родственника вы предложите ему деньги за еду и обслуживание, то, скорее всего, он оскорбится. Почему? Существует мнение, что мы живем в двух мирах. В одном преобладают рыночные, а в другом социальные нормы. Важно разделять эти нормы, потому что если где-то они спутаются, то хорошие дружеские или семейные отношения будут испорчены.
Эксперименты показывают, что когда мы начинаем рассуждать в духе социальных норм, рыночные отступают на задний план.
Интересно, что подарки не подпадают под действие этого правила, - они позволяют оставаться в рамках социальных норм, не переходя на рыночные. Но оглашение стоимости подарка вернет вас в рамки рыночных норм.
Почему важно знать о существовании этих двух миров? Если за выполнение работы вы предлагаете кому-то деньги, то ваши отношения будут восприниматься как рыночные, и если вы предложите слишком маленькое вознаграждение, то не сможете замотивировать людей. С другой стороны, люди с большей охотой могут согласиться сделать эту работу для вас бесплатно или за подарок.
Для иллюстрации этого принципа автор рассказывает об известном случае. Один детский сад захотел решить проблему опозданий родителей за своими детьми с помощью введения системы денежных штрафов. Однако эта мера не только не возымела ожидаемого эффекта, но и оказала обратное воздействие. Дело в том, что родители стали воспринимать свои обязательства по отношению к детскому саду в рамках рыночных норм - уплата штрафов избавила их от чувства вины за опоздания.
Идея № 7. Мистер Хайд в каждом из нас
Многие считают, что полностью осознают себя и знают, на что способны и на что не способны. Но эксперименты доказывают - люди просто недооценивают свои реакции.
В спокойном и в возбужденном состоянии мы отвечаем на одни и те же вопросы совершенно по-разному.
Дэн Ариели проводит аналогию с доктором Джекилом и мистером Хайдом, которые живут в каждом человеке.
Мистер Хайд может полностью взять верх над нами, и в таких ситуациях нам нужно понимать, что мы пожалеем о действиях в этом состоянии.
Идея № 8. Почему мы откладываем важное на потом?
Нас охватил бум потребления. Мы не можем отказать себе в покупке и часто живем в кредит. Не можем копить, поддаемся импульсам, идем на поводу у сиюминутных желаний и не можем достичь долгосрочных целей. Многим знакомо промедление в выполнении самых важных дел. Мы откладываем их до последнего, а потом укоряем себя, что поздно спохватились, обещая себе, что в следующий раз... Но в следующий раз происходит то же самое.
Как мы уже знаем, в нас живут две стороны: доктор Джекил - рассудочная - и мистер Хайд - импульсивная. Когда мы даем себе обещания и ставим цели, то делаем это в рассудочном состоянии. Но затем нас захватывают эмоции. Так мы решаем съесть еще один кусок торта, а на диету сесть завтра...
Также с учетом того, что мы понимаем несовершенство нашего самоконтроля, мы можем действовать исходя из этого понимания - заниматься в компании мотивированных друзей или попросить откладывать деньги на депозит своего работодателя.
Идея № 9. Эмоции и вещи
Благодаря исследованиям Даниела Канемана (лауреат Нобелевской премии по экономике) и других ученых, мы знаем, что человек, владеющий какой-то вещью оценивает ее гораздо дороже, чем другие люди.
Почему так происходит?
Дэн Ариели выделяет три причины:
- Мы влюбляемся в то, чем мы владеем. Мы «заряжаем» каждую свою вещь определенными эмоциями.
- Мы фокусируемся на том, что потеряем, если откажемся от вещи, а не на том, что можем приобрести (например, деньги от продажи или свободное место, которое занимала старая мебель).
- Мы считаем, что другие люди смотрят на сделку также, как и мы.
Идея № 10. Мы получаем то, что ожидаем
Возможно, вы не раз убеждались в том, что разные люди оценивают одно и то же событие по-разному. Почему возникает столько интерпретаций одних и тех же вопросов?
Дело в том, что мы предвзяты и необъективны, и на нас влияют наши ожидания. Известный факт - если вы говорите людям, что еда будет невкусной, они и будут воспринимать ее таковой. А красивое оформление кафе, эффектная выкладка блюд или их красочное описание в меню могут положительно повлиять на восприятие вкусовых качеств пищи.
С другой стороны, мы нуждаемся в стереотипах просто потому, что нам без них было бы крайне сложно разбираться в огромном потоке информации мира. Однако стереотипы оказывают очень сильное влияние на нас. Так, например, если перед математическим тестом женщин просят указать пол, они справляются с тестом заметно хуже. Получается, что этот вопрос оживляет в их уме стереотип, который заставляет показывать худшие результаты в реальности.
Идея № 11. Честность как иллюзия
Статистика гласит: неправомерные действия сотрудников компаний США ежегодно наносят их работодателям ущерб в размере 600 млрд долларов.
Вспоминая печально известную компанию Enron, автор задается вопросом, почему в обществе гораздо меньше осуждаются преступления, которые совершают белые воротнички, хотя они за один день могут нанести гораздо больший ущерб, чем отъявленный жулик за всю жизнь? Дэн Ариели объясняет это тем, что существует два типа нечестности. Первый вариант - обычное жульничество или воровство - из кассы, из карманов, из квартир. Второй вариант - то, что делают люди, которые не считают себя ворами, - например, они могут забрать себе халаты или полотенца из отеля или ручку из банка.
Автор провел эксперимент со студентами гарвардской школы MBA, выпускники которой занимают самые высокие должности, на выявления подобной нечестности при подтасовке ответов на ряд вопросов. Эксперимент выявил нечестность многих студентов, однако, интересно, что при модификации эксперимента, оказалось, что студенты не становились более нечестными, даже если у них была возможность полностью уничтожить все улики. Даже если нет шанса, что нас поймают, мы все равно не абсолютно бесчестны.
Откуда у нас стремление к честности? Автор находит объяснение в теории Фрейда - совершая добрые дела, мы укрепляем свое супер-эго и стимулируем деятельность областей мозга, которые отвечают за вознаграждение. Однако обычно люди относятся так к «масштабным» поступкам - и в то же время без зазрения совести присваивают чужую ручку.
Как можно решить проблему нечестности?
Студенты переставали подтасовывать свои ответы на тест, когда перед его началом их просили вспомнить 10 заповедей. Другие эксперименты также подтвердили, что напоминание о моральных принципах полностью отменяет обман.
Ключевые идеи книги
- Последние исследования человеческого поведения кардинально опровергают предположения классической экономики о рациональности человека. Мы не рациональные индивиды. Мы иррациональны. И, кроме того, наше иррациональное поведение работает в соответствии с определенными механизмами и потому предсказуемо.
- Спрос и предложение - не независимые силы, они связаны с нашими внутренними «якорями».
- Мы продолжаем придерживаться определенных решений, которые посчитали наилучшими раньше, но которые могут не иметь смысла сейчас.
- Вне зависимости от личных качеств человека, каждый недооценивает свое поведение в состоянии аффекта.
- Мы не любим лишаться возможностей, даже если мы ими не пользуемся. Нам очень сложно отказываться от альтернатив, и это делает нас уязвимыми.
- Мы живем в двух мирах - в мире социальных норм и в мире рыночных норм. И их смешение чревато проблемами.
- Мы все падки на бесплатное. Это заставляет нас действовать вопреки своим истинным потребностям и желаниям.
- Выход из ловушек нашего мышления заключается в понимании нашей иррациональности и в повышении осознанности.
Экономисты начинают постепенно отходить от предположения о рациональном поведении людей, принимая нас такими, какие мы и есть в действительности: противоречивыми, неуверенными и немного сумасшедшими.
Вопрос о том, насколько экономистам знакомо понятие "человечность", может показаться праздным для большинства мужей науки, однако он возникает в головах у многих непосвященных, впервые познакомившихся с выкладками экономической теории. Действительно, в традиционном представлении экономистов, человек больше напоминает робота из научно-фантастического фильма: он полностью подчинен логике, всецело обращен на достижение поставленной цели и свободен от дестабилизирующих влияний чувств или нерационального поведения. Хотя в реальной жизни действительно существуют люди подобного склада, не стоит все же забывать о том, что в поведении большинства из нас гораздо больше неопределенности и склонности ошибаться.
Сейчас, наконец, постепенно начинают осознавать этот факт и сами экономисты, и в башнях из слоновой кости, в которых творятся таинства экономической теории, начинает потихоньку ощущаться человеческий дух.
Среди наиболее молодых и амбициозных экономистов становится даже модным использовать примеры из психологии и даже биологии, чтобы объяснять такие вещи, как наркотическую зависимость, поведение водителей нью-йоркских такси и прочие модели поведения, которые кажутся совершенно нелогичными. Начало этой тенденции положил председатель Федеральной резервной системы Алан Гринспэн (Alan Greenspan), еще в 1996 году задававшийся вопросом о "нелогичном процветании" американского рынка ценных бумаг (тогда, после некоторого замешательства, инвесторы его проигнорировали).
Многие экономисты-рационалисты остаются верными своим убеждениям и подходят к проблемам, обсуждаемым коллегами-отступниками из растущей школы поведенческой экономики, исключительно логически. Ирония ситуации заключается в том, что пока экономисты борются с еретиками в своих рядах, их собственные методы начинают все чаще использоваться такими общественными науками, как право и политология.
Золотой век рациональной экономической теории начался в 1940 году. Великие экономисты прошлых лет, такие как Адам Смит (Adam Smith), Ирвинг Фишер (Irving Fisher) и Джон Мэйнард Кейнс (John Maynard Keynes), учитывали в своих теориях нелогичное поведение и другие аспекты психологии, но в послевоенные годы все это было сметено в сторону новой волной рационалистов. Успех рационалистической экономики шел рука об руку с внедрением в экономику математических методов, применять которые оказалось существенно проще, если считать поведение людей строго логичным.
Считалось, что можно выделить несколько форм рационального поведения, простейшая из которых определялась как "узкая рациональность". Эта теория предполагала, что в своей деятельности человек стремится максимизировать для себя "счастье", или, как сказал философ 19 века Стюарт Милл (Stuart Mill), "полезность". Другими словами, предоставленный собственному выбору, человек должен предпочитать тот вариант, "полезность" которого для него выше. Кроме того, он должен быть последовательным в своих предпочтениях: так, если он предпочитает яблоки апельсинам, а апельсины грушам, то, соответственно, яблоки должны нравится ему больше, чем груши. Существует и более общая трактовка рационального поведения, которая, в частности, подразумевает, что ожидания человека основаны на его объективном логическом анализе всей доступной ему информации. До сих пор смысл и содержание этих определений вызывают дебаты в философских кругах.
В конце 1970-х годов, экономический рационализм был не просто ортодоксальной теорией, он оказывал реальное влияние на окружающий мир. Так, в ряде стран, особенно это относится к Великобритании и США, макроэкономическая политика попала в руки сторонников теории "разумных ожиданий". Согласно их представлениям, люди формируют свои ожидания не в соответствии со своим собственным ограниченным опытом, но на основании всей доступной им информации, в том числе точной оценки государственной политики. Так, если правительство заявляет о том, что принимает все необходимые меры для борьбы с инфляцией, то люди должны трансформировать свои ожидания в соответствии с этой информацией.
Аналогичным путем инвестиционные фирмы с Уолл Стрит подпадали под воздействие так называемой "гипотезы эффективного рынка", согласно которой цена финансовых активов, таких как акции и облигации, имеет логическое обоснование и зависит от имеющейся информации. Даже в том случае, если на рынке имеется большое количество глупых инвесторов, они не смогут противостоять инвесторам умным, чья более успешная деятельность заставит их покинуть рынок. В результате, предположения, что инвестор может заработать большую прибыль, чем в среднем по рынку, вызывали у сторонников этой теории смех. Как же все изменилось с того времени! Многие из этих самых экономистов сегодня подались в менеджеры по инвестициям, судя по их успеху на этом поприще им следовало бы уделять больше внимания разработке своих ранних теорий о том, что "сделать" рынок очень сложно.
1980-е годы стали свидетелями несостоятельности макроэкономических теорий, основанных на разумных ожиданиях (хотя, может быть это вызвано и тем, что люди разумно отказывались верить обещаниям правительства). Окончательно репутацию многих апологетов этих теорий разрушил произошедший в 1987 году крах фондовой биржи, который случился без каких-либо вновь появившихся причин или информации. Это послужило началом тому, что в светлый храм экономики стали потихоньку допускаться теории, учитывавшие нерациональное поведение. Сегодня это вылилось в появление растущей школы экономистов, которые, используя последние достижения экспериментальной психологии, ведут массированное наступление на саму идею рационального поведения, как отдельного человека, так и целого сообщества.
Даже самое краткое перечисление их выводов способно вызвать обморок у любого сторонника рациональной экономики. Так, оказывается, что люди подвержены чрезмерному влиянию страха перед сожалением, и часто проходят мимо возможности приобрести выгоду только из-за того, что существует незначительная вероятность потерпеть неудачу. Более того, людям свойственен так называемый когнитивный диссонанс означающий явное несоответствие между окружающим миром и представлением о нем и проявляющийся в том случае, если это представление росло и лелеялось в течение долгого времени. И еще: люди часто подвержены влиянию стороннего мнения, что проявляется даже в том случае, если они точно знают, что источник мнения некомпетентен в данном вопросе. Кроме того, люди страдают от желания любой ценой сохранить статус кво. Часто стремление сохранить существующее положение вещей заставляет их идти на большие затраты, чем те, на которые они бы пошли, добиваясь этого положения "с нуля". Теория рациональных ожиданий предполагает, что человек принимает конкретные решения в зависимости от анализа общего положения дел. Психологи выявили, что на самом деле человеческий разум разбивает окружающую действительность на некие общие категории, часто руководствуясь при этом поверхностными признаками объектов и явлений, при этом анализ отдельных категорий не учитывает другие.
Очевидно, что в поведении людей часто проявляется и такой иррациональный феномен как "всезнание". Задайте человеку вопрос, а потом попросите его оценить степень достоверности данного им ответа. Скорее всего, эта оценка будет завышена. Это может быть вызвано так называемой "эвристикой представления": тенденцией человеческого разума относится к окружающим явлениям как к представителям уже известного ему класса. Это дает человеку чувство, что явление ему знакомо, и уверенность в том, что он правильно определил его суть. Таким образом, например, люди "видят" в потоке данных некую структуру, хотя на самом деле ее там нет. "Эвристика доступности", родственный психологический феномен, заставляет людей фокусировать свое внимание на отдельном факте или событии, не принимая при этом во внимание общую картину, так как именно данное событие показалось им более явным, или оно четче отпечаталось в их памяти.
Еще одна замечательная особенность человеческой психики, "волшебство воображения", заставляет людей предписывать их собственным действиям последствия, с которыми они не имеют ничего общего, и, соответственно, подразумевать, что они обладают большими возможностями воздействовать на положение дел, чем это есть в реальности. Так, инвестор, который приобрел акции, затем внезапно пошедшие вверх, скорее всего, сочтет причиной этого свой профессионализм, а не простую удачу. В дальнейшем это может также вылиться в "квазиволшебство воображения", когда инвестор начинает вести себя так, как если бы он считал, что его собственные мысли могут влиять на события, даже если сам он знает что это невозможно.
Вдобавок, большинство людей, по словам психологов, страдают от "ложной непредусмотрительности": когда что-то происходит, они чрезмерно переоценивают вероятность того, что они сами могли бы предсказать это происшествие заранее. С этим феноменом граничит так называемая "ложная память": люди начинают сами убеждать себя в том, что они предсказывали это событие, хотя на самом деле этого не происходило.
И, наконец, вряд ли кто-то не согласится с тем, что человеческим поведением часто правят эмоции, а отнюдь не разум. Это наглядно показывает психологический эксперимент, известный как "ультимативная игра". В ходе эксперимента одному из участников давалась некая сумма денег, например 10 долларов, часть которой он должен был предложить второму участнику. Тот, в свою очередь, мог либо взять деньги, либо отказаться. В первом случае он получал эти деньги, а остаток забирал себе первый участник, во втором они оба не получали ничего. Эксперимент показал, что в том случае если предлагаемая сумма была мала (менее 20% от общей), то она обычно отвергалась, хотя с точки зрения второго участника выгодно соглашаться с любой предложенной суммой, даже с одним центом. Однако в этом случае наказание первого участника, предложившего оскорбительно малую часть денег, давало людям большее удовлетворение, чем их собственная выгода.
Наибольшее влияние на экономическую мысль оказала так называемая "теория перспектив", разработанная Дэниэлом Канеманом (Daniel Kahneman) из Принстонского университета (Princeton University) и Эмосом Тверски (Amos Tversky) из Стэнфордского университета (Stanford University). Эта теория соединяет воедино результаты ряда психологических исследований, и в значительной мере отличается от теории рациональных ожиданий, при этом она использует методы математического моделирования, применявшиеся последней. Теория перспектив основана на результатах сотен экспериментов, в ходе которых людям предлагалось совершить выбор между двумя вариантами действий. Результаты исследований Канемана и Тверски говорят, что человек избегает нести потери, т.е. его ощущения от потерь и приобретений несимметричны: степень удовлетворения человека от приобретения, например, 100 долларов гораздо ниже степени расстройства от потери той же суммы. Однако стремление избегать потерь не связано со стремлением избегать риска. В реальной жизни, избегая потерь, люди рискуют гораздо меньше, чем если бы они действовали строго рационально и стремились максимизировать для себя полезность. Теория перспектив также говорит о том, что люди неверно оценивают вероятности: они недооценивают вероятность событий, которые, скорее всего, произойдут, переоценивают менее вероятные события, и считают невозможными события, вероятность которых хотя и мала, но все же существует. Люди так же рассматривают принимаемые ими решения сами по себе, не учитывая всего контекста.
Реальная жизнь во многом подтверждает теорию перспектив, о чем, например, пишет Колин Камерер (Colin Camerer), экономист из Калифорнийского Технологического института (California Institute of Technology). Так, изучая работу таксистов в Нью-Йорке, он заметил, что большинство из них устанавливают для себя дневную норму выработки, заканчивая работу тогда, когда эта норма выполнена. Таким образом, в оживленные дни они обычно работают на несколько часов меньше, чем тогда, когда у них мало пассажиров. С точки зрения теории рационального поведения, они должны поступать наоборот, работать больше в те дни, когда из-за наплыва клиентов их среднечасовой заработок возрастает, и сворачивать работу тогда, когда по причине простоев он уменьшается. Теория перспектив позволяет объяснить это нерациональное поведение: когда водитель не может достичь поставленной им же цели, это воспринимается им как поражение и он прилагает все свои силы и время к тому, чтобы избежать его. Напротив, ощущение победы, возникающее при выполнении нормы, лишает его дополнительного стимула продолжать работу в этот день.
Люди, играющие на скачках, предпочитают "темных лошадок" фаворитам гораздо чаще, чем они должны были бы с рациональной точки зрения. Теория перспектив связывает это с неверной оценкой вероятностей: люди недооценивают вероятность выигрыша фаворита и переоценивают возможность того, что никому неизвестная кляча придет к финишу первой. Так же отмечено, что игроки обыкновенно начинают ставить на никому неизвестных лошадей ближе к концу дня. К этому времени многие из этих людей уже лишились части своих денег, осевших в карманах у букмекеров, и, удачный заезд "темной лошадки" для них может превратить неудавшийся день в триумф. С точки зрения логики в этом нет никакого смысла: последний забег ничем не отличается от первого. Однако люди склонны выключать свой внутренний счетчик под конец дня, так как им не хочется уходить с ипподрома в проигрыше.
Наверное, самым известным примером работы теории перспектив является так называемая "проблема доходности акций". В США долгие годы акции приносили инвесторам существенно больший доход по сравнению с облигациями, чем это можно было бы предположить исходя только из различий в рискованности этих бумаг. Ортодоксальные экономисты объясняли этот факт тем, что инвесторы проявляют меньшую, чем ожидалось, склонность к риску. С точки зрения теории перспектив это объясняется стремлением инвесторов избегать потерь в каждом отдельно взятом году. Так как потери по итогам года более свойственны акциям, чем облигациям, то инвесторы готовы вкладывать деньги только в те из них, чья большая доходность позволила бы им компенсировать риск потерь в том случае, если год окажется неудачным.
Ответной мерой сторонников рационального подхода к экономической теории стали доказательства рациональных корней нерационального поведения человека. Гари Бекер (Gary Becker) из Чикагского университета высказывал эти идеи задолго до того, как поведенческая экономика поставила под вопрос классические догмы. В своей работе, удостоенной Нобелевской премии, он описывает с точки зрения экономики такие стороны человеческой жизни, как образование и семью, самоубийство и пристрастие к наркотикам. В дальнейшем им также были созданы "рациональные" модели формирования эмоций и религиозных верований. Такие рационалисты как Бекер обвиняют сторонников поведенческой экономики в том, что последние используют любую подходящую психологическую теорию для того, чтобы найти объяснение исследуемой проблеме, подменяя этим последовательный научный подход. В свою очередь, упоминавшийся выше Камерер, говорит то же самое и о рационалистах. Так, они объясняют стремление игроков на скачках ставить на неизвестных лошадей тем, что тяга к риску у этих людей выражена сильнее, чем обычно, при этом говоря обратное в случае с проблемой доходности акций. Хотя подобные объяснения и имеют право на существование, очевидно, что всей картины они не учитывают.
На самом деле, конфликт между сторонниками рациональной и поведенческой психологии сейчас уже во многом завершен. Традиционалисты больше не могут себе позволить просто игнорировать значение чувств и переживаний с точки зрения их влияния на поведение человека, точно так же как и адепты поведенческой школы больше не считают человеческое поведение полностью иррациональным. Вместо этого, большинство из них оценивают поведение людей как "квазирациональное", то есть предполагают, что человек старается вести себя рационально, но снова и снова терпит ошибки на этом поприще.
Роберт Шиллер (Robert Shiller), экономист из Йеля (Yale), который, по слухам, подтолкнул Гринспэна к высказыванию о "нелогичном процветании", сейчас работает над книгой по психологии фондовой биржи. По его словам, хотя достижения поведенческой психологии и нужно принимать во внимание, это не должно означать полного отказа от традиционной экономической теории. Психолог Канеман, стоявший у истоков исследования иррационального в экономике, так же говорит о том, что полностью отказываться от модели рационального поведения еще рано. По его словам, в модель может быть введено не более одного фактора иррациональности единовременно. В противном случае обработка результатов исследования может оказаться невозможной.
Тем не менее, скорее всего, будущее развитие экономической теории будет идти на стыке с другими науками, от психологии до биологии. Эндрю Ло (Andrew Lo), экономист из Массачусетского Технологического института (Massachusetts Institute of Technology), надеется, что прогресс в естественнонаучных отраслях позволит выявить генетическую предрасположенность в риску, определить, каким образом идет формирование эмоций, вкусов и ожиданий, глубже понять процессы обучения. В конце 1980-х - начале 1990-х, Ричард Тэйлер (Richard Thaler) был, по сути дела, первопроходцем, внедрявшим психологические методы в мир финансов. Сейчас он профессор Чикагского университета (University of Chicago), цитадели сторонников рациональной экономической теории. Он верит, что в будущем экономисты будут учитывать в своих моделях столько поведенческих аспектов, сколько они будут наблюдать в окружающей их реальной жизни хотя бы потому, что поступать по-другому будет просто нерационально.
Воздействие в процессах менеджмента всегда опирается на сознание человека. Существуют прямые и косвенные методы воздействия на сознание, рациональные и иррациональные. Последние, иррациональные, построены на подавлении рационального начала.
При анализе общих процессов функционирования и развития социально-экономических систем отличают традиционный прямой способ воздействия на сознание, основанный на убеждении людей, обращении к их разуму с применением рациональных аргументов, логики, от способов, подавляющих рациональное начало. Во-первых, к подобным способам относится метод большой лжи, успешно применяемый и обоснованный многими общественными деятелями и используемый в управлении организацией. Во-вторых, метод, основанный на ограниченности восприятия человека в процессе его убеждения в чем-либо, метод "забалтывания". Если человек не успевает перерабатывать поступающую информацию, то ее избыток он воспринимает как шум, и тогда он не может осуществлять адекватную оценку. В-третьих, это использование чувства принадлежности человека к определенной общественной группе. В-четвертых, метод, построенный на расчленении явления, выделении истинных, но единичных фактов и отождествлении их с самим явлением, или создании на основе истинных фактов ложной информационной структуры.
Все это позволяет высказать предположение о существенной разнице в способах воздействия на рациональные и иррациональные стороны человеческих действий, особенно при осуществлении скрытых способов воздействия, что порождает гипотезу о близости, но нс тождестве манипуляции и латентного управления. Различие манипуляции и латентного управления заключается в разнице осуществления скрытых воздействий на рациональные и иррациональные составляющие природы человека. При этом иррациональная составляющая основана на подчинении человеческих действий потребностям, так называемому буйству страстей, а рациональная составляющая – на приоритете логичности и целесообразности действий.
Рефлексия обеспечивает рациональность поведения человека. При рациональных и целенаправленных действиях человек поступает в соответствии со своими потребностями, но они в этом случае находятся под контролем сознания, ограничиваются волевыми усилиями и не подчиняют человека своему "произволу".
В социально-экономической системе требования (нормы) к действиям объекта управления оформляются в форме управленческих решений, а изменение этих требований может происходить и при самоуправлении. Поэтому феномен латентного управления проявляется только в социально-экономических системах при наличии субъекта управления, объекта управления и субъекта латентного управления.
? Полемическое суждение
Если менеджер организации осуществляет мошенничество, используя при этом свое служебное положение, то, управляя работниками организации, он присваивает ее имущество. Можно сказать, что менеджер как сотрудник организации, входящий в ее структуру, относится к системе организации, и, следовательно, латентное управление работниками организации он осуществляет во внутренней среде организации, и его латентная деятельность полностью входит в пространство организации.
! Ответное суждение
Это натуралистический взгляд. С деятельностной точки зрения, в этой ситуации менеджер занимается двумя видами деятельности. Прямое исполнение его должностных обязанностей происходит в пространстве деятельности организации, а латентная деятельность в структуру деятельности организации не входит, и, лишь пристраиваясь к этой деятельности, проникая в ее внутреннюю структуру, он реализует свои цели по деформации деятельности работников организации для хищения ее имущества.
Любая деятельность всегда состоит из объективной и субъективной составляющей. Субъективная составляющая
деятельности включает исполнителей, обладающих способностью реализовывать деятельность и принявших решения (нормы деятельности) о ее реализации, включающие в себя все требования к осуществлению процесса преобразования. Объективная составляющая
заполняется процессом преобразования исходного материала в конечный продукт или результат деятельности, который осуществляется с помощью средств преобразования.
Латентное управление осуществляется через процесс принятия решения, процесс преобразования в исполнительской деятельности с изменением его характера в соответствии с латентными целями. Эта трансформация должна проводиться таким образом, чтобы субъект управления социальной системы не смог вовремя определить отклонения как затруднения в деятельности объекта своего управления и организовать коррекцию деятельности.
Проблема (ир)рациональности в философии
Проблема (ир)рациональности в философии
Проблема рационального и иррационального является одной из важнейших проблем философии с самого момента возникновения последней, ибо что есть философия, как не раздумье над устроением человека, в своей основе он иррационален, следовательно, непознаваем и непредсказуем; рациональны ли наши средства познания бытия, или проникнуть в бытийственные глубины можно только с помощью интуиции, озарения и т. п.
Как нет единого без многого, бытия без небытия, левого без правого, дня без ночи, мужского без женского, так нет в философии рационального без иррационального. Пренебрежение или сознательное отвержение рационального или же иррационального пластов бытия приводит к поистине трагическим последствиям -- возникает не просто неверная теоретическая схема, обедняющая действительность, но формируется заведомо ложное представление об универсуме и положении человека в нем
Все вышесказанное призвано показать, с одной стороны, насколько важна роль истинного философского понимания действительности, с другой,-- что это истинное понимание не может быть достигнуто без таких одинаково важных и равноценных по значимости категорий, как рациональное и иррациональное.
Для начала -- самое общее определение рационального и иррационального. Рациональное -- это логически обоснованное, теоретически осознанное, систематизированное универсальное знание предмета, нечто «в масштабе разграничивания».
Иррациональное имеет два смысла.
В первом смысле иррациональное таково, что вполне может быть рационализировано. Практически это есть объект познания, который поначалу предстает как искомое, неизвестное, непознанное. В процессе познания субъект превращает его в логически выраженное, всеобщее знание. Взаимозависимость рационального и иррационального как еще-нерационального достаточно ясна. Субъект познания стоит перед проблемой, которая поначалу скрыта от него под иррациональным. Используя имеющиеся в его арсенале средства познания, он овладевает непознанным, превращая в познанное. Еще-не-рациональное становится рациональным, т. е. абстрактным, логически и понятийно выраженным, короче -- познанным объектом. философия рационализм разум познание
Наличие рационального знания признается как рационалистами, так и иррационалистами. Отрицание его привело бы к самым абсурдным последствиям -- абсолютная разобщенность людей, не имеющих никаких точек соприкосновения в духовной и материальной деятельности, к полной анархии и хаосу.
Но отношение рационализма и иррационализма к рациональному знанию совершенно различно. Рационалист убежден, что, получив рациональное знание о предмете, он тем самым познал его подлинную сущность. Иное в иррационализме. Иррационалист заявляет, что рациональное знание не дает и в принципе не способно дать знание сущности предмета в целом, оно скользит по поверхности и служит исключительно для целей ориентации человека в окружающей среде. Так, компас в руках путника совершенно необходимая вещь, если путник идет по неизвестной местности в определенную сторону, а не праздно шатается в воскресный день по аллеям парка. Но разве компас может дать нам описание и характеристику местности? Так и абстрактное рефлективное знание -- поводырь в мире, знакомом ему исключительно в самых приблизительных чертах.
Короче: рациональное знание возможно лишь относительно мира явлений, вещь сама по себе ему недоступна. Познаваемый мир расщеплен на субъективное и объективное. Формой объекта являются время, пространство, причинность; законом для него является закон основания в различных ипостасях. Но -- главное -- все это суть формы субъекта, которые он в процессе познания накидывает на познаваемые объекты, к подлинной действительности они не имеют никакого отношения. Время, пространство, закон достаточного основания -- формы нашего рационального знания и феноменального мира, а не свойства вещей самих по себе. Следовательно, мы всегда познаем только содержание нашего сознания и потому рационально познанный мир есть представление. Это отнюдь не означает, что он не реален. Мир в пространстве и времени реален, но это эмпирическая реальность, не имеющая точек соприкосновения с подлинным бытием.
Итак, мир явлений рационален, ибо в нем с жесткой необходимостью действует закон достаточного основания, причинность и т. п. Соответственно рационально познаваем: рассудок, разум, понятия, суждения и все прочие средства рационального познания задействованные Шопенгауэром для познания наглядного мира. Рационалист не может не согласиться со всеми этими положениями немецкого философа, но с оговоркой: благодаря всем этим средствам рационального познания мы также познаем и само бытие. Иррационалист категорически возражает, ибо для него мир вещей самих по себе иррационален не в первом смысле слова, но во втором.
Второй смысл иррационального состоит в том, что это иррациональное признается в его абсолютном значении -- иррациональное-само-по-себе: то, что в принципе не познаваемо никем и никогда. Для Шопенгауэра таким иррациональным является вещь сама по себе -- воля. Воля -- вне пространства и времени, вне причины и необходимости. Воля -- слепое влечение, темный, глухой порыв, она едина, в ней субъект и объект есть одно, а именно -- воля.
Здесь пути рационалиста и иррационалиста полностью расходятся. Взаимозависимость рационального и иррационального как еще-не-рационального уступает место противоборству рационального и иррационального-самого-по-себе.
Начинается это противоборство с прямо противоположного толкования роли и места разума в познании. В иррационализме разум, который дает рациональное знание о феноменальном мире, признается бесполезным, беспомощным для познания мира вещей самих по себе. Для рационалиста же разум -- высший орган познания, «высшее апелляционное судилище». Чтобы утвердить эту роль разума, пишет Шопенгауэр, послекантовские философы даже прибегали к недобросовестной жалкой уловке: слово «Vernunft» («разум»), заявляют они, происходит от слова «vernehmen» («слышать»), следовательно, разум есть способность слышать так называемое сверхчувственное.
Конечно, соглашается Шопенгауэр, «Vernunft» происходит от «vcrnehmcn», но лишь потому, что человек в отличие от животного может не только слышать, но и разуметь, однако разуметь «не то, что происходит в Тучекукуевске, а что один разумный человек говорит другому: вот что он разумеет, и способность к этому называется разумом». «Для Шопенгауэра разум жестко ограничен одной функцией -- функцией абстрагирования, и он, поэтому в значимости уступает даже рассудку: разум способен лишь образовывать абстрактные понятия, тогда как рассудок непосредственно связан с наглядным миром. Рассудок собирает в живом опыте материал для разума, на долю которого выпадает лишь простая работа абстрагирования, обобщения, классификации. Рассудок интуитивно и бессознательно без всякой рефлексии перерабатывает ощущения и преобразовывает их в соответствии с законом достаточного основания в формах времени, пространства, причинности. Только от рассудка, утверждает немецкий философ, зависит интуиция внешнего мира, потому «рассудок видит, рассудок слышит, прочее глухо и слепо».
На первый взгляд может показаться, что Шопенгауэр просто поменял местами рассудок и разум в пику столь нелюбимой им немецкой классической философии. Нет, ведь как бы ни был хорош рассудок, он познает исключительно феноменальный мир, не имея ни малейшей возможности проникнуть в мир вещей самих по себе. Традиция же немецкой классической философии состоит в признании разума как высочайшей способности познания подлинного бытия.
Лжефилософы, заявляет Шопенгауэр, приходят к нелепому выводу, будто разум есть способность, по самой своей сущности предназначенная для вещей по ту сторону всякого опыта, т. е. для метафизики, и непосредственно познает последние основания всякого бытия. Если бы господа эти, говорит Шопенгауэр, вместо того чтобы обоготворить свой разум, «пожелали им воспользоваться», то давно бы поняли, что если бы человек благодаря особому органу для разрешения загадки мира -- разуму -- носил в себе врожденную и только в развитии нуждающуюся метафизику, то по вопросам метафизики царило бы такое же полное согласие, как относительно истин арифметики. Тогда на земле не существовало бы такого разнообразия религий и философий, «напротив, тогда на всякого, кто расходился бы с остальными в религиозных или философских воззрениях, тотчас должны были бы смотреть как на человека, который не совсем в своем уме».
Итак, началом и человека, и бытия является иррациональная, т.е. непознаваемая, непостижимая воля. Воля как ядро подлинного бытия -- это мощный, неутомимый, темный порыв, образующий подпочву нашего сознания. Это все, что мы можем знать о воле -- безудержное, неотвратимое желание быть, желание, не имеющее никакой причины, никакого объяснения. Есть -- и все!
Здесь я хотела бы сделать небольшое отступление и задаться вопросом: почему один философ становится рационалистом, другой -- иррационалистом? Думаю, причину следует искать в особенностях духовно-психической конституции мыслителя. Философия -- это, прежде всего, мировоззрение, в сокровенной глубине своей обусловленное первичной интуицией философа, т. е. чем-то далее необъяснимым, должным быть принятым как факт. Кто-то тяготеет к строгим, рациональным формам познания мира, бытия, и сам мир воспринимает как рационально организованный. Рационалистически настроенный мыслитель строит картину мира упорядоченного, закономерного, целесообразного с мелкими вкраплениями иррационального, которое под мощным воздействием разума в конечном счете рационализируется.
Иррационалистически настроенный мыслитель убежден, что в основу бытия заложены иррациональные силы, ускользающие от рационального познания Однако глубокий мыслитель не может просто остановиться перед непостижимым и всю страсть души отдает стремлению -- не познать, но предельно близко подойти к тайне бытия. Платон, Кьеркегор и Шопенгауэр -- философы, для которых иррациональное в бытии было тревожной, мучающей их загадкой, не дающей им ни минуты покоя еще и потому, что сама философия для них -- не ученое занятие, но именно любовь к мудрости, заноза в сердце, боль души.
Итак, основой мира, силой, управляющей как ноуменальным, так и феноменальным мирами, по Шопенгауэру, является иррациональная воля -- темная и бессознательная. Воля в неудержимом порыве, столь же иррациональном, необъяснимом, как она сама, создаст мир представлений. Воля как бессознательная сила не знает, почему она хочет реализоваться, объективироваться в мире представлений, но, глядя в феноменальный мир, как в зеркало, знает, чего она хочет,-- оказывается, предмет ее бессознательного хотения «не что иное, как этот мир, жизнь, именно такая, как она есть. Мы назвали поэтому,-- пишет немецкий философ,-- мир явлений зеркалом воли, ее объектностью, и так как то, чего хочет воля, всегда есть жизнь, то все равно, сказать ли просто воля или воля к жизни: последнее только плеоназм».
Поскольку жизнь создает темная, мрачная, слепая воля в столь же безудержном, сколь и бессознательном порыве, то и ждать от этой жизни чего-либо хорошего -- дело безнадежное. Зрячая воля, с горечью констатирует немецкий философ, никогда не сотворила бы тот мир, который мы видим вокруг себя,-- со всеми его трагедиями, ужасами, страданиями. Только слепая воля могла построить жизнь, обремененную вечной заботой, страхом, нуждой, тоской и скукой.
Жизнь -- это «несчастное, темное, трудное и скорбное положение». «И этот мир,-- пишет Шопенгауэр,-- эту сутолоку измученных и истерзанных существ, которые живут только тем, что пожирают друг друга; этот мир, где всякое хищное животное представляет собою живую могилу тысячи других и поддерживает свое существование целым рядом чужих мученических смертей; этот мир, где вместе с познанием возрастает и способность чувствовать горе,-- способность, которая поэтому в человеке достигает своей высшей степени, и тем высшей, чем он интеллигентнее,-- этот мир хотели приспособить к лейбницевской системе оптимизма и демонстрировать его как лучший из возможных миров. Нелепость вопиющая!..»
Итак, воля хочет быть объективированной, и потому создает жизнь, а мы оказываемся несчастными заложниками темной воли. Она в слепом порыве самореализации создает индивидуумов, с тем, чтобы тут же забыть о каждом из них, ибо все они для ее целей вполне взаимозаменяемы. Индивидуум, пишет Шопенгауэр, получает свою жизнь как подарок, приходит из ничто, в смерти своей несет утрату этого подарка и возвращается в ничто.
Поначалу, читая эти строки Шопенгауэра, невольно сравниваешь его с Кьеркегором, который отчаянно и страстно боролся за каждого отдельного, единичного, в то время как немецкий философ писал: не индивид, «только -- род -- вот чем дорожит природа и о сохранении чего она печется со всей серьезностью... Индивидуум же не имеет для нее никакой ценности».
Лишь спустя какое-то время становится понятным, что и Кьеркегор, и Шопенгауэр озабочены одним и тем же -- каждым отдельным человеком. То, что сначала воспринимается у Шопенгауэра как холодное равнодушное утверждение всенепременной истины, с которой нельзя бороться, на самом деле имело лишь внешнюю форму, за которой скрывалась мучительная мысль -- как обороть эту истину? Мыслитель не мог примириться с ролью человека в качестве жалкого раба слепой воли, с его неизбежным исчезновением в ничто. Конечность бытия человека -- вот основная забота и главная цель философствований Кьеркегора и Шопенгауэра. Оба были уязвлены фактом смерти и оба искали -- каждый по-своему -- выхода из тупика.
Слепая, иррациональная сила распоряжается нашей жизнью и нашей смертью, а мы бессильны что-либо сделать. Бессильны ли? Здесь на помощь Шопенгауэру приходит именно его иррационализм. Иррационалистически понятый человек -- это сознание, разум, интеллект. Смерть гасит сознание, следовательно, прекращается существование.
"Шопенгауэр пишет, что корень нашего существования лежит вне сознания, но само наше существование целиком лежит в сознании, существование без сознания не есть вообще для нас существование. Смерть гасит сознание. Но в человеке есть подлинное, неразрушимое, вечное -- воля. Именно благодаря иррациональному началу в человеке он неуничтожим! Вот смысл, цель, высочайшая задача философии Шопенгауэра: раскрыть перед человеком истинную его сущность и истинную сущность мира.
Человек, владеющий познанием сущности мира, «спокойно смотрел бы в лицо смерти, прилетающей на крылах времени, и видел бы в ней обманчивый мираж, бессильный призрак, пугающий слабых, но не имеющий власти над тем, кто знает, что он сам -- та воля, чьей объективацией, или отпечатком, служит весь мир; за кем, поэтому, во всякое время обеспечена жизнь, равно как и настоящее -- эта подлинная, единая форма проявления воли; кого, поэтому, не может страшить бесконечное прошлое или будущее, в которых ему не суждено быть, ибо он считает это прошлое и будущее пустым наваждением и пеленою Майи; кто поэтому столько же мало должен бояться смерти, как солнце -- ночи».
Таким образом, человек, будучи в природной цепи одним из звеньев проявления слепой, бессознательной воли, тем не менее, выбивается из этой цепи благодаря своей способности постичь сущность и смысл бытия.
Здесь, конечно, нельзя не задаться вопросом, на каком основании Шопенгауэр, столь убежденно говоривший о полной непроницаемости для человека мира, вдруг объявляет об «адекватном воспроизведении сущности мира». Оказывается, что как бы ни был иррационален ноуменальный мир, существуют три пути подхода к нему -- искусство, мистика и философия. Разговор об искусстве увел бы нас слишком в сторону, поговорим о мистике и философии.
Философия должна быть сообщаемым познанием, т. е. Рационализмом. Но рационализм -- лишь внешняя форма философии. Она использует понятия, универсальные категории для выражения общего знания, чтобы передать это знание другому. Но чтобы что-то передать, это что-то нужно получить. В философии это «что-то» -- истинное знание о подлинном мире. Мы уже знаем, как мистика получает это знание, знаем, почему мистическое знание непередаваемо. Но это же знание получает и философия, утверждает Шопенгауэр, но философия не книжная, вторичная, а глубинная, первичная, рожденная гением.
Гений в отличие от обыкновенного человека обладает таким избытком познавательной силы, способен на такое великое напряжение духовных сил, что освобождается на какое-то время от служения воле и проникает в глубины подлинного мира. Если для обыкновенного человека, говорит немецкий философ, познание служит фонарем, который освещает ему путь, то для гения оно -- солнце, которое озаряет мир. Благодаря мощи своего ума и интуиции гений схватывает суть универсума в его целостности, и он видит, что этот универсум -- сцена, арена, поле деятельности одной силы -- воли, безудержной, неразрушимой воли к жизни. В своем самопознании гений через я как микрокосм постигает весь макрокосм.
Важнейшее отличие философа-гения от ученого в том, что ученый наблюдает и познает отдельное явление, предмет феноменального мира, и остается на этом уровне -- уровне мира представлений. Философ от единичных и изолированных фактов опыта переходит к размышлению над опытом в его целокупности, над тем, что имеет место быть всегда, во всем, везде. Философ делает предметом своего наблюдения существенные и всеобщие явления, предоставляя частные, особенные, редкие, микроскопические или мимолетные явления физику, зоологу, историку и т. п. «Его занимают более важные вещи: целое и великое мира, его существенное, основные истины -- вот его высокая цель. Поэтому-то он не может в то же время заниматься частностями и мелочами; все равно, как тот, кто обозревает страну с вершины горы, не может в то же время исследовать и определять прозябающие в долине растения, а предоставляет это находящимся там ботаникам».
Отличие философа от ученого, по Шопенгауэру, обусловлено двумя важнейшими факторами -- чистым созерцанием и невероятной силы и глубины интуицией. Как рассудок на основе наглядных воззрений строит объективное знание о мире явлений, так гений на основе чистого созерцания и интуиции -- через размышления и рефлексию -- строит философское знание о ноуменальном мире. Поэтому философию следует сравнить с «непосредственным солнечным светом», а познание феноменального мира -- с «заимствованным отражением луны». В таинственные глубины мира, непостижимые и необъяснимые.
Философ должен свободно от всякой рефлексии с помощью чистого созерцания и интуиции постичь тайны бытия, а затем выразить и воспроизвести свое постижение ноуменального мира в рациональных понятиях. На первый взгляд, это тот же путь, которым идет рационалист -- через иррациональное к рациональному. Но это -- внешнее сходство, за которым скрывается глубокое различие.
Для рационалиста иррациональное есть момент преходящий, его рационализация -- дело времени и усилий познающего субъекта. Здесь вернее было бы сказать: не через иррациональное, а исходя из иррационального; приняв иррациональное как непознанный объект, как еще не решенную проблему и, использовав высшие познавательные способности, превратить его в познанное, решенное, рациональное. иррациональное -- сердцевина подлинного мира, а именно: воля, воля же вне разума, вне сознания, вне всяких рациональных форм познания.
«Уже одно выделение области воли,-- пишет Фолькельт,-- из-под всех форм закона достаточного основания недвусмысленно указывает на алогический характер этого метафизического мира. Закон достаточного основания означает для Шопенгауэра совокупность всего разумного, логически построенного, рационально связанного. И если воля выделена из области действия закона достаточного основания, то тем самым она превращена в иррациональную пропасть, в алогическое чудовище». Такое иррациональное есть иррациональное-само-по-себе, оно непреодолимо и рационализированно быть не может. Единственно, что здесь возможно -- это интуитивное постижение и последующее изложение в понятийной форме, очень несовершенной, неадекватной, но носящей универсальный характер сообщаемости другому.
Решив проблему выражения иррационального начала в рациональной форме, оказывается перед другой, еще более сложной проблемой: как и почему бессознательная, иррациональная воля в своем глухом, темном порыве создает рациональный мир явлений, которым жестко управляют закон основания, причинность, необходимость, в котором наличествует не знающая исключений связь явлений по этим строгим законам?
Мы не знаем, говорит Шопенгауэр, почему воля обуреваема жаждой жизни, но мы можем понять, почему она реализовалась в таких формах, которые мы наблюдаем в феноменальном мире. Воля создает видимый нами мир, объективируя самоё себя, взяв за образец идей -- вечные формы вещей, еще не растворившиеся в множественности индивидуации. Идеи--неизменные, независимые от временного бытия вещей формы. Всеобщая воля в процессе объективации вначале проходит через сферу прообразов -- идей, затем вступает в мир единичных вещей. Рационального доказательства, что дело обстоит именно таким образом, разумеется, быть не может. Здесь (как и у Платона) -- интуиция философа вкупе с чистым созерцанием мира, подсказавшая гению идею идей. Трудно сказать, насколько эта интуиция верна, но бесспорно, что, во-первых, вряд ли можно указать другой путь объективации воли в виде закономерного, упорядоченного мира явлений (а он необходимо должен быть закономерным, как я писала выше, иначе -- полный хаос); во-вторых, философия не может базироваться на доказательствах, переходя от неизвестного к известному, пишет Шопенгауэр, ибо для философии все неизвестно.
Ее задача -- построение единой картины мира, в котором одно положение органически следует из другого, где наличествует стройная, непротиворечивая, убедительная для всякого мыслящего человека цепь рассуждений. Если, тем не менее, встречаем противоречия, если не совсем убедительно звучит утверждение, что темная, глухая, бессознательная воля, лишенная даже намека на разум и сознание, выбирает в качестве образца своей объективации вечные идеи, то повинен в этом сам человек, закованный как в броню, в рациональные формы познания, менее всего подходящие для адекватного восприятия иррационального мира.
Но вернемся к идее как вечному образцу, как прообразу объективации воли. Обыкновенный человек, поглощенный, «проглоченный» окружающей средой и замкнутый в ней, не «видит» идеи, а гений -- «видит». Созерцание идей освобождает гения от власти воли, освобожденный от власти воли -- он постигает ее тайну. Сущность гения и состоит в том, что он обладает способностью чистого созерцания идеи и потому становится «вечным мировым оком». В основе творчества гения, позволяющего ему постигать сущность подлинного бытия, лежит бессознательное, интуитивное, разрешающееся в конечном счете озарением, мгновенной вспышкой, что сродни мистическому знанию.
Вдохновение -- не разум и рефлексия -- есть источник, импульс его творчества. Гений -- это не упорный труд и кропотливая деятельность, логические размышления, хотя и это тоже, но потом, потом; в иррациональной интуиции, вдохновении, фантазии раскрывается гению как чистому субъекту, раскрепощенному, освобожденному от рассудочных форм познания, истинная сущность истинного бытия. И если мистик ограничивается мистически-интимным опытом, то гений «смутное ощущение абсолютной истины» облекает во внешние, яркие и выразительные формы в искусстве и рациональные формы в философии.
Итак, в своем движении к самопознанию реализовавшаяся воля создает гения, «ясное зеркало мировой сущности». Раскрыв, обнажив «хитрость мировой воли», её всепоглощающую голодную страсть быть, ее неуемную жажду жизни, неблагодарный гений приходит к мысли о необходимости отрицания воли. Отринуть всякое хотение, погрузиться в нирвану -- значит вырваться из плена безумной воли, перестать быть ее рабом. Человек, пишет Шопенгауэр, одержавший наконец решительную победу над волей после долгой и горькой борьбы с собственною природой, остается на земле лишь как существо чистого познания, как неомраченное зеркало мира. «Его ничто уж больше не может удручать, ничто не волнует, ибо тысячи нитей хотения, которые связывают нас с миром и в виде алчности, страха, зависти, гнева влекут нас, в беспрерывном страдании, туда и сюда,-- эти нити он обрезал».
Но раз мы, говорит Шопенгауэр, познали внутреннюю сущность мира как волю и во всех его проявлениях увидели только ее объектность, которую проследили от бессознательного порыва темных сил природы до сознательной деятельности человека, то мы неизбежно приходим к выводу, что вместе со свободным отрицанием воли упраздняется беспрестанное стремление и искание без цели и без отдыха, упраздняются общие формы мира, как и последняя его форма -- субъект и объект. «Нет воли -- нет представления, нет мира».
Оставаясь на точке зрения философии, говорит Шопенгауэр, мы достигаем крайней границы положительного знания. Если бы мы захотели получить положительное знание о том, что философия может выразить только негативно, как отрицание воли, то нам не оставалось бы ничего другого, как указать на то состояние, которое испытали все те, кто возвысился до совершенного отрицания воли и которое обозначается словами «экстаз», «восхищение», «озарение», «единение с Богом» и т. п. Но это состояние не есть собственно знание и доступно только личному опыту каждого, опыту, далее несообщаемому. Вот почему Шопенгауэр, будучи последовательным мыслителем, говорит об отрицательном характере своей философии. Думаю, философия как учение об иррациональной основе бытия иной быть не может.
Иррационализм не только и не столько выступает против рационализма, сколько озабочен проблемой истины подлинного бытия. Решая бытийственные вопросы, он приходит к выводу об иррациональном начале бытия. Соответственно иррациональное-само-по-себе не является изобретением наших пессимистически настроенных современников, но существует изначально, оно самостоятельно, самодостаточно, наличествует как в бытии, так и в познании.
Преобладание в философской мысли Запада вплоть до XIX в. рационального есть лишь факт истории, момент развития несовершенного человеческого мышления. Ведь и квантовая механика появилась лишь в XX в., хотя явления, изучаемые ею, существовали и во времена Ньютона, а точнее -- всегда. Непонимание и недооценка роли иррационального в бытии, в самом человеке и в обществе сыграли роковую роль, ибо многое, случившееся в истории человечества, можно было бы, если не предотвратить, то, по крайней мере, смягчить.
Признание иррационального-самого-по-себе в свою очередь не должно вести к новой крайности -- культу иррационального. Это тем более страшно, когда в качестве иррационального выставляется животный инстинкт, «кровь и почва». Еще Боэций сказал о человеке, что он есть «индивидуализированная субстанция разумной природы». Человек не может пассивно останавливаться перед непознанным, даже если оно непознаваемо.
Пафос человеческого существования состоит в стремлении понять максимум возможного и даже невозможного. Как писал К. Ясперс: «И высказывание посредством гипотетических невозможностей непонятного в игре мыслей на границе познания может быть преисполнено смысла». В своем познавательном движении человек подошел к самым границам познаваемого, открыл иррациональное, вставил в свои уравнения -- пусть как х,-- но это ближе к истине, нежели то уравнение, где отсутствует пусть и неизвестное, но необходимое составляющее.
Справедливости ради следует сказать, что существуют иррационалистические системы, откровенно враждебные рациональному, разуму, презирающие разумное, противопоставляющие разуму антиразум (Ясперс -- «противоразум»). Позитивный иррационализм не борется с разумом, напротив, ищет в нем помощника и союзника, но отнюдь не за счет преуменьшения роли и значения иррационального. Эту позицию прекрасно выразил уже упоминавшийся мною французский философ Анри де Любак: мы ощущаем, говорил он, желание погрузиться в глубокие источники, обзавестись орудиями, отличными от чистых идей, обрести живую и плодотворную связь с питательной почвой; постигаем, что рациональность любой ценой есть опасная сила, подрывающая жизнь. Отвлеченные начала не в силах постичь тайны, проницательная критика не способна породить хотя бы атом бытия. Но нужно ли разводить знание и жизнь, бездумно подчиняться всякой витальной силе? Мы опомнились и отошли от представления о мире, который может быть полностью постигнут и беспредельно улучшен чистым разумом. Мы познали, наконец, насколько он хрупок, но не хотим добровольно принимаемой ночи, в которой ничего нет, кроме мифов. Мы не хотим все время страдать от головокружения и исступления. Паскаль и св. Иоанн Креститель говорили, что все достоинство человека в мысли.
Действительно, не следует заменять хрустальный дворец разума мрачными подземельями бессознательного, но и не следует исключать иррациональные пласты бытия и человеческого бытия, чтобы не исказить знание о подлинном мире и вместо истины получить ложь, вместо правды -- опасную иллюзию. Тем более, что перекос в сторону рационалистического понимания мира не дал человечеству ни счастья, ни покоя. Справедливо писал Жан Маритен: «Если желательно избежать мощной иррациональной реакции против всего того, что картезианский рационализм принес цивилизации и самому разуму, то разуму следует покаяться, выступить с самокритикой, признав, что существенным изъяном картезианской рассудочности было отрицание и отвержение неразумного, иррационального мира ниже себя и, особенно, сверхразумного над собой».
Еще одна причина неприятия, отвержения иррационального-самого-по-себе носит так сказать нравственный характер. В нас крепко засело убеждение, что иррациональное непременно должно быть чем-то негативным, несущим человеку если и не зло, то неудобства точно, а разум -- лучший друг человечества, нечто светлое и доброе по самой своей сути. Это не так. Шопенгауэр, много размышлявший о свободе воли и нравственности, убедительно показал, что разум находится вне границ морали: можно назвать вполне разумным поведение человека, отнявшего у нищего последний кусок хлеба, чтобы насытиться самому и не умереть от голода. Поступок разумный, рационально объяснимый, но глубоко безнравственный.
Итак, рациональное и иррациональное в их взаимозависимости и противоборстве не только не исключают друг друга, но и необходимейшим образом дополняют друг друга. Это -- категории, одинаково важные и значимые для философского исследования основ бытия и познания. Но их взаимозависимость не исключает их непримиримого противоборства. Здесь работает не гегелевская диалектика, но качественная диалектика С. Кьеркегора или даже скорее трагическая диалектика А. Либерта.
Разум так же соединим с великой злобой, как и с великой добротой, готов к услугам для выполнения как благородного, так и низкого замыслов.
Становление биологической морфологии человека сопровождалось формированием его сознания. Формы бытия неизбежно детерминровали соответствующие формы мышления. Совершенствование практических навыков напрямую было связано с усложнением этих форм мышления. Со временем этот процесс стал иметь обоюдное значение.
Для этого периода характерным является синкретичность элементов рациональности и иррациональности. Процесс их взаимопроникновения, тождественность форм бытия и форм мышления стало характерным явлением для интеллектуальной мысли на протяжении многих веков. Со временем эта связь была разорвана, вследствие чего явилось расчленение рационального и иррационального с последующим распределением ролей между ними.
Рациональное стало отождествляться с генезисом разума, осознанием человеком своей разумной сущности. Поэтому рациональность оказалась направленой на внешнюю сторону бытия человека, на его обоснование в предметном мире. А иррациональность оказалась направленной, через призму рационального, во внутренную сторону сознания - на психику, духовный мир в целом.
Рациональное через призму иррационального позволяет человеку соизмерять себя с миром, осознать соразмерность и оформленность внешнего мира. В этой направленности рациональность обнаруживает себя как соизмерение человека в бытии сущего.
Этапы становления мышления являются вместе с тем этапами обретения им ценностных структур, образующих рациональность. Со временем сознание перестает довольствоваться простым созерцанием окружающей действительности, но стремится воспринимать ее с оценочных позиций. Аксиологический аспект внешнего мира в человеческом измерении становится важной составляющей характеристики рациональности. Рациональность соотнесенная с бытием человека предстает как обретение им своей субъективности, осознания своего “Я”. Судя о существующем и сущем, человек соизмеряет оцениваемое с собой.
Иррациональное при этом продолжает составлять сферу не оценимого, сокрального, духовно-таинственного, несоизмеримого.
Вместе с тем иррациональное есть та область, из которой стала выделяться рациональность. Процесс формирования рассудочного мышления начинается по мере того, как психическая организация человека прошла соответствующий путь своей эволюции. Дискурсивное мышление со временем отходит от привычки поиска для каждого из своих образований соответствия в конкретной действительности, однако любое понятие включает в себя чувственный образ, в котором логическая абстракция имеет исторические, социальные и структурные корни.
Усложнение структур психического было связано с совершенствованием и расширением логических возможностей сознания. Так, уже в действиях первых античных философов можно обнаружить попытки организации мыслительной деятельности в таком направлении, которое ведет к отказу от персонификации природных явлений и образной репрезентации, отдавая предпочтение абстрактным понятийным средствам познания. Происхождение мира материальных вещей, видимой реальности получает иное истолкование. Так закладываются основания для начала процесса выработки правил мышления как прообраза научной рефлексии. В общем процессе становления рационального и иррационального в истории становления человеческой духовности был сложным и противоречивым.
Понимание действительности с точки зрения естествознания связано с утверждением мысли об определенной структурированности, упорядоченности самой объективной реальности. Они же составляют ее существенную и необходимую характеристику. Эти свойства действительности проявляются в первую очередь через существование определенных объективных законов и закономерностей, которым подчиняется ее бытие. Сами же законы и закономерности познаются с помощью разума. В познавательных актах законы мышления и законы внешнего мира в определенном плане соответствуют друг другу. По выражению Ф.Энгельса, тождество объективной и субъективной диалектики выражает онтологическую сущность рациональности.
Рациональность находит свое выражение в истинности человеческой деятельности, которая проявляется в соответствии вырабатываемых в ее рамках целей, методов, средств и результатов свойствам и отношениям действительности, ее объективным законам и закономерностям. Современная наука вносит определенные представления уточняющего характера в понимание рационального устройства мира, усложняющее и углубляющее наше познание действительности. Развитие современной физики показывает, что рациональность мира не сводится только к динамическим законам, однозначным каузальным связям, и гармония действительности отнюдь не выражается только в ее жесткой и однозначной детерминированности, но проявляется и в неопределенности, случайных, вероятностных событиях и связях, которые также носят фундаментальный характер2.
Проблема необходимости синтетического подхода к иррациональности и рациональности и предпосылки для ее решения настоятельно проявляют себя в современном мировосприятии человека. Осознание целостности человека как феноменального явления предопределило этот процесс, развитие которого детерминировано внутренними противоречиями позитивистской формы рациональности как ступени перехода к единству рационального и иррационального.
В мирооощущении современного европейского человека проявился симптом “тоски по смыслу” в результате комплекса опосредующих причин, к числу которых можно отнести схематизация и автоматизация деятельности, увеличение дифференциации ролей в социальной структуре и другие. Одна из важнейших причин заключалась в повышенном социальном драматизме эпохи. Присущими ей острыми противоречиями. Сциентическое мышление не столько фокусировало свое внимание на человека, сколько занималось технологизацией и подведением всех сфер общества под научную основу. Научно-технический прогресс стал вызывать у людей чувство опасности перед его нежелательными и непредсказуемыми последствиями. В сознании постепенно стала укореняться мысль об оставленности человека наедине со своими проблемами. На общем фоне достижений науки стала очевидной ее нейтральность к проблеме смысла бытия и человеческого существования.
При таком отношении науки к человеку не могло не возникнуть рефлексивное отношение к ней. Необходимость осмысления роли науки и техники в аспекте приближения их к человеку, синтеза технического и организационного, интеллектуального и иррационального стала потребностью времени.
Рациональность, огрубленная до техницизма и схематизации человеческой деятельности, предстает как однобокая и содержательно бедная рациональность. Как справедливо отмечает А.А.Новиков, подлинно рациональный и действительно разумный путь жизнедеятельности человека - это не только научно обоснованный и оптимально сбалансированный, но, прежде всего, нравственный путь, при котором нерациональные факторы - долг, милосердие и т.п. - не вытесняются холодной расчетливостью и безупречной логикой.
Формально истинен всякий здравствующий, но, как утверждал еще Сократ, подлинно истинен тот, кто близок идеалу человечности. Человечность является той гранью, с помощью которой отличается Homo Sapiens от прочих мыслящих существ. Человечность характеризует человека со стороны его способности употребить свой разум во имя достойного существования и развития человеческого рода. Всякое рафинирование рациональности, отмечает он, не только антигуманно, но и неразумно, есть выхолащивание духовного мира человека. Ибо “человеческая разумность состоит кроме всего прочего в том, чтобы понимать, принимать и ценить то, что лежит за ее пределами и что, в конечном счете, определяет условия ее собственного существования и функционирования. За игнорирование этой объективной, но, к сожалению, не всегда очевидной истины человечеству приходится платить слишком высокую цену, которая, увы, неотвратимо растет с каждым новым поколением”.
Подход к истолкованию рациональности с позиции сциентизма как единственно адекватный многими исследователями отвергается сегодня. В современной философии до последнего времени господствовал авторитет идеологической традиции исследовать аспекты развития технического знания и техники преимущественно в контексте социально-экономических и политических проблем общества, что препятствовало включению технической идеи в канву проблемы онтологического определения рациональности, т.е. была отброщена идея о необходимости обращения к бытийственной роли орудийности, анализа влияния технической стороны деятельности на сознание не только на стадии антропосоциогенеза, но и в эпоху развитых форм научно-технического прогресса. В наше время этот аспект проблемы рациональности становится достаточно актуальным в связи с тем, что именно техническая деятельность и ее результаты служат индикаторами в оппозиции разумного и чувственного, душевного и телесного в том или ином историческом состоянии общества.
Существо ее инструментальности - в раскрытии потаенного смысла бытия. Поэтому иррациональность техники должна пониматься не как непредсказуемость, непонятность последствий ее развития, а как раскрывающая глубокий замысел человеческой разумности и ее направленности на постижение истины бытия, но скрытой форме. По своему предназначению рациональные по механизму технические методы аналогичны субрациональным воспринимающим смысл видам сознания. Кроме того, технически человек также придает смысл бытию созданием артефактов второй природы, значение которых в их ценности для него. Тем не мене пока не найдены пути решения противоречия между чувственно-иррациональным и рационально-техническим, этот вопрос остается актуальным.
Разумный, рациональный путь развития человека - единственно приемлемый на современном уровне его эволюции. Человеку не столько дана эта реальность, сколько творит сам в соответствии со своими представлениями и интересами. Поэтому процесс преобразования и создания подлинной социальной действительности, соответствующей идеалам его развития, является делом рациональным, ибо рациональная мысль занята не только реконструкцией, но и реорганизацией, перестройкой" жизненных оснований, так как от этого зависит победа человека, его разума.
Консервативный, догматизированный разум утрачивает свои природные свойства - творчество, новаторство, рефлексивность, критичность. "Но в человеке и человечестве не угасает не только прометеев огонь творческого созидания, но и дарованная ему Прометеем как первая добродетель надежда - одно из важнейших и иррациональных по природе своей проявлений творческих сил души". Разуму чужды и консерватизм и догматизм в их негативном понимании. Рационализированный разум, а точнее, идеал рациональности предполагает не регресс, но прогресс, обретение человеком своей самоценности и смысла своего существования. Разумная рациональность выводит человека на творческое созидание и создание основ будущего, стимулирует поиск нового и веру в исторический прогресс.
Наука и техника, являясь выражением интеллектуальной силы человека, порождают надежду и оптимизм, утверждают его в мире иррационального и дают ему возможность осознать собственное Я с большой буквы. Благодаря им человек углубляется в познание и устремляется все дальше в неизведанные тайны мироздания, открывая себе новые его горизонты, одновременно раскрывает и утверждает себя как разумное существо во Вселенной, выполняя тем самым свое космическое предназначение.
Неразумный, нерациональный подход к науке и технике уводят человека от этих главных его целей, приводит к порождению множеств, порой трудноразрешимых, противоречий на всех уровнях его жизнедеятельности. Поэтому измеряемая мерками разума рациональность есть подлинная рациональность, не имеющая, по выражению Рассела, никакое отношение к разрушительным идеям. И именно с ней связана будущее человека.
